Когда нас меняли, армянский военный сказал: «Передай там, что приедем в Баку за нашей нефтью…»

Эта трагическая история, произошедшая с жительницей Ходжалы, уже была опубликована на азербайджанском языке на сайте lent.az. Vesti.Az решило опубликовать трагедию тогда еще 20-летней девушки на русском языке не только с целью довести всю правду о зверствах "мирных" армян в отношении беззащитной азербайджанки. Мы преследовали и другую цель: быть может наши современные режиссеры, в большинстве своем снимающие бездарные сериалы, которые вынуждают все больше азербайджанцев подключаться к кабельному телевидению, заинтересуются этой историей. Ведь это практически готовый сценарий для фильма.

В Азербайджане немало состоятельных людей, которые могли бы спонсировать  съемки подобного фильма, причем, даже при необходимости с участием голливудских актеров.

И в случае, если все же такой фильм будет снят, участие его в международных кинофестивалях раскроет глаза мировой общественности на армянский фашизм. Ведь это не выдуманная «геноцидальная история», а история жизни реального человека, которая живет в Баку.

Воспоминания об армянском плене 22 года спустя. Часть VI (начало: http://vesti.az/news/209775#ad-image-0 , http://vesti.az/news/210293#ad-image-0 , http://vesti.az/news/210839#ad-image-0   , http://vesti.az/news/211818#ad-image-0 , http://vesti.az/news/213022 )

...Около полудня «УАЗ» остановился у небольшого, простого на вид дома в селе Храморт. Задние двери машины открылись, раздалась команда выйти. Первыми сошли здоровые пленницы, а затем Дурдане и Эльшад, в лохмотьях, вымазанные грязью, в засохшей крови, мокрые до нитки. Оба вспомнили, как несколькими днями раньше их привезли в Аскеран, и что их там постигло… На шум машины из дома вышла женщина лет 60, и при виде пленников запричитала:

- Ох, несчастная мать, видящая этих детей в таком состоянии! Что вы с ними сделали? Бога не боитесь? В чем они провинились? А в чем я провинилась, что мой сын попал под пулю? Разве я для того растила его? Будь вы все прокляты, и ваши, и их начальники, это они навлекли столько несчастий на простой народ! У них все есть, а у нас только наши дети, и тех отправляют под пули. Бог их накажет!

Оказалось, что был уговор обменять пятерых пленных на хлеб, горючее и сигареты, а также тело убитого армянского солдата. Но Аллахверди Багиров заявил Владику, что все это будет приготовлено только к вечеру. Поэтому Владик решил не жечь лишнее горючее на дорогу до Аскерана и обратно, а принять приглашение родственника убитого армянина, тело которого также подлежало передаче, и провести время до вечера в Храморте.

Мать убитого армянского солдата долгое время как ждала, когда ей отдадут тело сына, и она сможет предать его земле. Понимая ее внутреннее состояние, Владик и его подчиненные старались не отвечать ей. Пожилая армянка тем временем не проявила неприязни к пятерым пленным, которых привезли к ее дверям вместо ожидаемого гроба с телом сына. Пришедших пригласили в небольшой дворик, где был накрыт стол на двадцать человек для поминальной трапезы. Усевшись за стол, армянские военные стали есть, а азербайджанские пленные не притронулись к еде. Видя это, хозяйка дома стала по очереди класть себе в рот из блюд на столе со словами:

- Клянусь своим сыном, никакой отравы нет. Все чисто, ешьте на здоровье, поправляйтесь. Вот, я ем и ничего, все в порядке. Разрази Господь тех, кто устроил эту войну! Ни я, ни вы тут не виноваты. Зачем мне земля, в которой я сына похороню… - с этими словами она стала плакать и бить руками о колени. – Прокляни Бог всех виновников! Вот, погиб мой сын, которого я растила в этой бедности, даже трупа его до сих пор не видела. А что с вами сделали! В чем же вы виноваты? Ешьте, ешьте, вот и я ем… - Вся в слезах, несчастная мать отломила курятины и стала есть, потом маринад, кляня на чем свет стоит правительство и упрашивая пленных присоединиться к трапезе. В это время хозяин налил в стоявший перед Эльшадом стакан водку:

- Сынок, выпьем за упокой нашего погибшего.

Эльшад никогда не видел дома на столе спиртного и сам ни разу не пробовал, и поэтому не пошевелился. Но тут вмешался Каро, который раздраженно прикрикнул:

- Говорят тебе – пей! Не яд ведь, не помрешь! Пей, живо!

Дурдане была напугана вмешательством Каро, и поэтому толкнула ногой Эльшада под столом. Тот взялся за стакан. Заметив это, хозяйка несколько приободрилась и обратилась к другим пленным:

- У вас женщины не пьют, но вы ешьте на здоровье, не стесняйтесь. Угощайтесь, это за упокой моего сына, которого мертвого я еще не видела…

Когда Эльшад выпил, Каро приказал женщинам есть.

- Я ничего не ела несколько дней, - продолжает свое повествование Дурдане, - а тут от запаха еды у меня началась нешуточная тошнота.

- Тот погибший был молод?

- Не знаю, но сказали, что в высоком звании.

- А хозяйка, которая вас обхаживала, почему же не дала что-нибудь теплое надеть?

- Она дала носки. Мы с Эльшадом были босиком, без обуви и носков, а другие одеты тепло. Женщина дала мне пару носков и шарф, такой красный, в клетку. Я натянула носки и обвязала ноги шарфом, как она и сказала.

Вечером, часов в 5-6 нам приказали встать. Хозяйка дома по очереди обняла и расцеловала нас. Она крепко прижала меня к себе и стала благословлять: «Помоги вам Бог, доченька. Идите, ступайте, чтобы и тело моего сына вернули, чтобы я похоронила его. Не справила свадьбу, хоть поминки справлю…»

Нас привезли к агдамскому кладбищу «Гарагачи». Все повторилось, как утром, - впереди Владик и Каро, за ним мы, пленные в сопровождении военных. Пользуясь темнотой, я нагнулась и насыпала в карман щепотку земли кладбища, где спит папа. Владик и Каро ушли далеко вперед, и мы не могли разглядеть тех, с кем они беседовали. Так томительно прошло некоторое время, и мы уже начали было терять терпение, когда внезапно уловили запах свежего, не остывшего еще хлеба. У нас внутри все взыграло, и не столько от голода, сколько от долгожданного признака того, что назад мы больше не вернемся, - от радости мы буквально потерялись… Запах все приближался, и наконец, мимо нас прошли армянские военные, таща к машине мешки со свежим, только что из печи агдамским заводским хлебом. Затем последовали коробки с сигаретами, большие бочки с горючим…

В этот момент Каро подошел к ним и отвел Эльшада в сторону: «Ступай и благодари эту девчонку: она выкупила тебя, отдав свою кровь. Если бы не она, не видать бы тебе так скоро свободы. Вы были в наших руках восемь дней. Ни один военнопленный так быстро от нас не выходил! Ступай и благодари эту суку, пока дышишь!»

Другой армянский военный на прощание с ядовитой иронией произнес: «Не забудьте там передать, что как освободим наши земли, приедем в Баку за нашей нефтью…»

- И вот наконец-то нас встретил Аллахверди Багиров. Он обнимал нас, как родных детей, и заплакал.

- А кто там был еще?

- Дядя Хакверди, неродной брат моего отца. Он был членом Народного фронта в Агдаме, воевал вместе с Аллахверди.

- Вас обменяли, когда вы уже теряли надежду. Что вы чувствовали?

- Только страх. Начисто позабыла о том, что я свободна.

- Почему же?

- Потому что и дядя Хакверди, и Аллахверди носили бороды, а любой человек в бороде теперь внушал мне ужас. Даже сейчас, как увижу на улице бородатого человека, цепенею от страха, еле удерживаюсь, чтобы убежать и спрятаться.

Я шепотом попросила дядю Хакверди пойти всем вместе напоследок на могилу папы, но он возразил: «Куда торопиться? Сейчас поедем домой, отдохнете, а потом я сам привезу вас на могилу»…

Их посадили в автомобиль и без промедления увезли прочь с кладбища. Отъехав от кладбища на порядочное расстояние, они остановились на обочине, дверца открылась. Дурдане и Эльшад по выработавшейся уже за дни пребывания в плену привычке машинально прижались было друг к другу, когда в машину влезли их младшие братья – Эльман и Эльдениз. Старшие тут же заключили их в объятия – бессильные, немощные, но от этого не менее горячие, ведь оба уже подготовили себя к мысли, что не найдут в живых никого из родных.

Дурдане спросила, жива ли мать, и, получив положительный ответ, не хотела верить. Но вот, наконец, и Агдам. Автомобиль остановился у одного из домов. Здесь ссадили оборванных, грязных и измученных Дурдане и Эльшада, с ними Элмана, Элдениза и нескольких военных. На шум мотора из дома поспешно вышла старая Мухесте и, увидев внуков в таком состоянии, принялась в отчаянии бить себя по голове руками, раскинутыми было для объятий, и горестно причитать.

- Моя бабушка по отцу была женщина здоровая, ее убило переживание за нас, - заметила Дурдане. – Наш вид так подействовал на нее, что она оцарапала лицо, и даже язык, и рот у нее был весь в крови, все лицо окровавлено. Мы вошли в дом, а там уже собрались все наши, все больше пожилые, - в Агдаме тогда молодых женщин, девушек уже не оставалось, а ребята все были на войне. Я заявила, что хочу первым долгом увидеть маму. Бабушка сказала, что она жива, и поклялась прахом отца. Это меня несколько успокоило. Здесь же была и моя бабушка по матери, Фируза, которая рассказала, что она при бегстве из Ходжалы не пострадала, Эльшад ее перенес на руках через реку. Бабушка Мухесте приготовила нам эриште, но наказала сначала выпить воды, потому что принимать пищу после восьмидневного голода нельзя. Когда я зачерпнула и понесла ложку ко рту, меня стало тошнить, но бабушка подбодрила, сказав, что это от долгого голода и пройдет…

После трапезы Мухесте отвела Дурдане в баню, что во дворе. Дурдане все еще была в грязной белой куртке, надетой поверх разорванного на груди платья и застегнутого, и вдобавок придерживала сверху. Бабушка сняла с нее источающую зловоние куртку и отбросила в сторону, увидев разорванную от груди ниже пупка красное платье. Не произнося ни слова, женщина быстрым движением разорвала платье до конца, скомкала его и швырнула в угол со словами: «Я сожгу все это. Душа моя, ты больше не увидишь всего этого и позабудешь обо всем». Улучив момент, Дурдане высыпала в угол бани пригоршню земли, которую взяла на могиле отца на кладбище Гарагачи.

Тем временем бабушка наполнила ванну и принялась мыть Дурдане. Она то и дело прерывала свое занятие и с горькими возгласами стучала себя по голове и лицу. Когда она стала отмывать от грязи длинные волосы внучки, то в ужасе стала бить себя в грудь: «О Боже! Дочка, за восемь дней ты поседела! Теперь я поняла, что тебе пришлось перенести за эти дни! Ты испытала столько мук, сколько теперь у тебя седин на голове! К тому же все седины слева – ведь волосы питаются прямо из сердца…»

Искупав внучку и перевязав ей раны, бабушка приодела ее в чистое и уложила спать. Однако Дурдане, которая спустя восемь дней ада опять оказалась в чистой постели, не могла уснуть, ей не терпелось поскорее увидеть мать в госпитале.

Утром, позавтракав, они отправились в госпиталь. Старая Мухесте несколько успокоилась, поскольку ее усилиями Дурдане теперь выглядела несравненно лучше, чем накануне, и ее можно было показать матери. Госпиталь помещался в вагоне, который стоял на запасном пути на железнодорожной станции Агдама. Нубар лежала на койке неподвижно, вперив взгляд в потолок. Когда дети вошли и поздоровались, она не сразу даже среагировала, а когда очнулась, принялась судорожно целовать детей, увидеть которых уже не надеялась, и… потеряла сознание.

- Дня через три-четыре мама вышла из госпиталя и пришла к бабушке. Вскоре после этого произошла бомбардировка, и Народный фронт отправил нас автобусом в Баку.

- А та земля в кармане вашей куртки?

- Так и осталась там…

- А как долго пуля осталось после этого у вас в ноге?

- В Баку нас оперировали. У Эльшада рана сохранялась несколько месяцев, а моя почти год. Мы были размещены в общежитии 2-го медицинского техникума. В обстановке скученности я чувствовала себя не в своей тарелке. К тому же меня там звали не по имени, а не иначе как «девушка из армянского плена». Я не находила себе места. Как-то мама повздорила с одной соседкой. Я вышла, чтобы примирить их, а соседка мне: ты помалкивай, была в армянском плену, и еще выступаешь тут… Я не ответила, и молча вошла к себе в комнату, закрыв лицо.

Потом устроилась на работу в узел связи. Сидя у коммутатора, чувствовала себя как в нашем селе, забывала о пережитом. Ведь я связистка с опытом, с 16 лет работала. Но последствия плена сказывались: внезапные потери сознания, оцепенение челюстей, спазмы, конвульсии. Врач сказал, что проблем с сердцем нет, пора, дескать, замуж. Видно, это у наших врачей такой прием, когда они сталкиваются с чем-то непонятным. Легко сказать восемь дней пробыла в плену, и совсем другое пережить это в действительности, к тому же для молодой девушки. Сколько раз хотела наложить на себя руки.

А что до замужества, то я в самом деле никогда бы не подумала, что у меня будет своя семья, что я буду матерью. Хотя больше всего хотела этого. В 26 лет я встретила человека, который первым, узнав о моем пребывании в армянском плену, не стал задавать вопросов, которые до этого задавали другие. Потом мы поженились. Когда спустя пять лет у нас родилась дочь, радости моей не было границ. Я восприняла это как награду от Всевышнего после всех перенесенных испытаний. Как же это прекрасно – быть хозяйкой в доме, супругой, матерью…

- Как вы теперь?

- А как можно быть после того кошмара? На голове все еще остаются опухоли от ударов об стенку, как начинаются боли, пошевелиться не могу. У меня диабет, инфаркт изводит. Вдобавок три года назад появились боли в пояснице, врачи говорят, у тебя в позвоночнике пятно, давно уже потемнело, теперь гниет. Эта новость сразила меня: неужели следы перенесенного так и останется со мной, подобно проклятию? Там, в плену я смерти не боялась, потому что была одна, а теперь у меня дочь, хочу жить для нее. Спасибо нашему Министерству связи и высоких технологий, трижды отправляли меня в Иран на операции, там мне в спину установили почти кило платины. Если бы не наш министр Али Аббасов, не знаю, что бы я делала. Постоянно чувствую его заботу, и не только я, а вся семья. Он удостоил меня почетного звания «самоотверженный работник связи».

А вообще жить со всеми этими недугами – не жизнь. Меня тогда сильно побили, но я была молодой и не почувствовала. Ведь били нечеловечески… Теперь вот страдаю. Когда появляются деньги, еду в Иран на лечение, боли слабеют, а так сижу вот, стиснув зубы…

В этот момент приоткрылась дверь, и я спохватилась, что уже поздний вечер. В комнату вошла 12-летняя Леман. Я обрадовалась, что Дурдане некоторые места из своего повествования рассказала шепотом, ведь девочка с утра подслушивала наш разговор. Вдруг Леман подошла ко мне со словами:

- Можно попросить у вас одну вещь?

- Конечно.

- Тогда я прошу добавить одно предложение. Самое ядовитое животное – кавказская гюрза, а самое хищное – лев. В тот день показывали фильм, там кавказская гюрза проглотила мышь, а мышонка не тронула, проползла мимо. Лев разорвал обезьяну, а ее детеныша поднял лапой на дерево, немного поиграл с ним и ушел. Армяне хуже самых хищных и ядовитых животных. Они стреляли по рукам маленького ребенка…

У Леман навернулись слезы, и она не смогла договорить. Дурдане обняла дочь и утерла ей слезы, а затем продолжила:

- Ну вот, я открыла тебе все. Осталась одна малость, ее я открою Леман, когда ей будет лет 17. В молодости я мечтала выйти из дому невестой под свадебную музыку, в белом одеянии, согласно обычаю. Но не судьба, не получилось, и я очень хочу показать Леман край, в котором я родилась и выросла. И еще – чтобы она невестой вышла не откуда-нибудь, а из дома моего отца...

Вюсаля Мамедова

• Ильхам Алиев принял директора пакистанского института MUSLİM
• Ильхам Алиев и Садыр Жапаров посетили Агдамский район-ОБНОВЛЕНО
• Министр обороны Азербайджана встретился с Королем Иордании