«На мой голос подошел проходивший мимо армянин: «Сучка, ты разве не сдохла?»» - ФОТОСЕССИЯ

Эта трагическая история, произошедшая с жительницей Ходжалы, уже была опубликована на азербайджанском языке на сайте lent.az. Vesti.Az решило опубликовать трагедию тогда еще 20-летней девушки на русском языке не только с целью довести всю правду о зверствах "мирных" армян в отношении беззащитной азербайджанки. Мы преследовали и другую цель: быть может наши современные режиссеры, в большинстве своем снимающие бездарные сериалы, которые вынуждают все больше азербайджанцев подключаться к кабельному телевидению, заинтересуются этой историей. Ведь это практически готовый сценарий для фильма.

В Азербайджане немало состоятельных людей, которые могли бы спонсировать  съемки подобного фильма, причем, даже при необходимости с участием голливудских актеров.

И в случае, если все же такой фильм будет снят, участие его в международных кинофестивалях раскроет глаза мировой общественности на армянский фашизм. Ведь это не выдуманная «геноцидальная история», а история жизни реального человека, которая живет в Баку.

Воспоминания о лагере военнопленных 22 года спустя. Часть II (начало: http://vesti.az/news/209775#ad-image-0 )

…Среди женщин, сидевших в подвале аскеранского отдела полиции в тесноте, прижавшись друг к другу, но старательно избегавших встречаться взглядом друг с другом, и даже с младенцами, которых многие укачивали, стремясь отвлечь от чувства голода, была пожилая женщина по имени Малейка. Ее сын находился в соседней камере среди несчастных, подвергавшихся нечеловеческим пыткам, его голос был слышен среди криков, но наблюдать бессловесное страдание сидевшей рядом Дурданы для тети Малейки было, пожалуй, еще тяжелее, чем слышать вопли сына. Ведь эта худенькая, слабая девушка выросла у нее на глазах, последние семь лет она была свидетелем напряженных усилий ее матери Нубар, в одиночку тащившей на себе нелегкое бремя семьи, посвящена в ее мечты о том, как сыграет для Дурданы свадьбу. И вот Дурдана здесь, в армянском плену.

…Словно вспомнив о чем-то, тетя Малейка внезапно проворным движением сорвала свою шаль и разорвала ее надвое. Потом спутала волосы сидевшей рядом Дурданы и повязала ей голову куском своей шали так, как повязывают пожилые женщины. Затем она внимательно осмотрела результат своей работы… нет, не то. Тогда женщина содрала немного грязи со своей обуви и вымазала ей лицо и лоб. Похоже, на этот раз Дурдана могла сойти за пожилую женщину. Но тетя Малейка все же не была уверена и каждый раз, когда открывалась дверь, рукой пригибала к земле голову Дурданы и прятала под своим подолом, шепотом скомандовав: «Сиди и не шевелись!»…

- Малейка-хала там уберегла меня, насколько можно. Она словно слышала мой внутренний голос… Я целовала ей руки до самой ее смерти.

- А женщины, которых уводили и приводили?

- Некоторых держали полчаса, некоторых минут 20, а некоторые возвращались еще быстрее. Тех, кого уводили, не били, вообще не пытали, цель ставилась - опозорить. Там мне сказали: «Каждая слеза из глаз тюркских женщин для нас праздник. Потому что ваши мужчины годами содержали наших женщин как любовниц. Теперь мы мстим за них и уже достаточно отомстили!…» Армяне отлично знают, что для азербайджанцев нет ничего хуже бесчестия, что для нас оно страшнее смерти, что пулевая рана исцеляется, но пятно на чести остается на всю жизнь.

- Из камеры уводили всех, кто нам находились?

- Нет, просто открывали дверь и брали тех, кто попадется на глаза и кто понравится.

Хочу рассказать об одной женщине – кажется, ее звали Джейран, ее не забуду никогда. Говорили, она родом из Грузии, в Ходжалы оказалась случайно, то ли мужа отправили на работу, то ли просто гостили, не знаю… Красивая такая, аккуратно одета, в кофте, юбке, домашних башмаках, простой платок на голове, короткие волосы ниспадали на круглое лицо… Ее муж тоже был среди пленных. Еще до того, как стали уводить остальных, явился армянин, который привел ее, разыскал в камере и увел. Больше мы ее не видели. Поскольку она не жительница Ходжалы, в списках ее имени нет. Так и исчезла бесследно. Бедняга, стала жертвой своей красоты. Не могу забыть ее. Лет ей было 27-28.

- Сколько она находилась с вами?

- Пять-шесть часов. Видно, с самого начала ее приметили. Еще бы, с такой внешностью попробуй затеряться… Была там еще одна женщина, имя забыла. Ее два старших сына, лет 21-22, и муж находились в мужской камере, а три маленьких с ней. Армяне стали бить самого младшего, и она заступилась. Сказала, что у ребенка день рождения. «А-а, так бы и сказала, сейчас мы сделаем ему подарок. Эй, тюркский щенок, а ну, руки на стену, и ладони чтоб я видел!» Мальчик выполнил этот приказ, и тогда армянин достал пистолет и стал стрелять по ладоням ребенка, а потом произнес: «Вот тебе на день рождения. Эта дыра в руке тебе на память!»

- Сколько лет было мальчику?

- Лет пять. Сейчас он живет в Гобустане. Их семью армяне захватили прямо из дому. Потом рассказывали, что старшего сына той женщины армяне расстреляли, а мужа повесили.

Вечером армяне забрали из нашей камеры Вагифа. Он все время лежал без движения, только стон его доносился, но тем не менее слышал и чувствовал все, что происходит, и время от времени с трудом выговаривал: «Девочки, мне все равно конец, о себе подумайте». Они сказали, что Вагиф будет обменен, и это оказалась правдой. Потом, когда я работала машинисткой в Баку, он зашел к нам и поцеловал мне руки.

- Как же он выжил?

- Да, это чудо. Береженого бог бережет.

- А сколько он провел в вашей камере?

- Менее одного дня. Как же он страдал! Невозможно описать. Жаль, тогда еще не было мобильных телефонов… Впрочем, нет, хорошо, что они не были, а то армяне все это сняли и разместили бы… сама понимаешь, о чем я. Это было бы для нас хуже смерти, гораздо хуже.

Наконец, ночью дверь открылась и послышалась команда: «Женщины с детьми на выход, ведем обменивать! Выходите вперед!» Через некоторое время опять пришли, на этот раз за ранеными. Потом – за пожилыми. С площадной руганью и оскорблениями женщин выводили по четверо, пятеро. Часам к двум-трем ночи камера опустела. Всех женщин освободили. И все это время за стеной не прекращались душераздирающие крики пленных-мужчин.

- Но ведь вы были ранены, почему же вас не вывели на обмен?

- По мере того, как камера освобождалась, надзиратели требовали придвигаться к выходу, и мы переходили ближе к двери. Дверь открывалась внутрь. Я встала за дверью. Я могла выйти вместе с другими на обмен, но осталась внутри.

- Почему?

- У меня мать и отец погибли, от двух братьев никаких вестей не было. Кто знает, может, кроме Эльшада никого у меня больше не осталось. Во всем мире один брат, и тот за стенкой подвергался мучительным пыткам. Как я могла уйти, оставить его там? Поэтому я приняла решение: что бы ни произошло, оставаться с Эльшадом, разделить его участь…

…В опустевшей камере было нестерпимо холодно, а на мне только сапожки на босу ногу, красное платье и белая куртка, да еще кусок шали тети Малейки. Время тянулось мучительно медленно. Чувство страха не позволяет ни заснуть, ни проголодаться. Часа через два-три начало светать. Я сидела в углу, обняв колени, оперевшись подбородком. Наконец, дверь отворилась, вошел старик-армянин в черном одеянии со шваброй, чтобы вынести матрацы, на которых спали пленницы-армянки. Заметив меня, он принялся бить меня то рукояткой швабры, то ногами. На его зов явились еще человек пять-шесть армян, бородатые, тоже в черном. Они сильно избили меня. Это были первые побои, которым я подверглась за сутки плена. Били досками, дубинками, ногами – чем попало. Я закричала, но быстро замолкла – испугалась собственного голоса. Испугалась, что меня услышат за стеной наши мужчины, которые целые сутки терпят адские мучения, и это усугубит их муки, подорвет силы сопротивляться. Я изо всех сил закрыла лицо руками и прикусила язык. А они все били меня со всех сторон. Когда они устали и ушли, я в изнеможении упала  на пол, в глазах темнело. В этот момент я заметила, что ко мне приближается один из армян с ножом. Он срезал ножом сапог у меня на ноге и унес с собой.

На второй день дверь открывалась несколько раз, входили бородатые армяне в черном с палками, лица их в полутьме не были видны. От побоев я вконец обессилела. А вопли из соседней камеры становились все страшнее. Так прошла еще одна ночь… Наконец, от жестоких побоев я потеряла сознание, а когда очнулась, почувствовала режущую боль во всем теле. У меня рот, губы были в язвах, колени и ноги в крови. Когда немного пришла в себя и привыкла к полутьме, различила в дальнем углу свою белую куртку, на которой валялось мое красное платье. Кое-как переползла туда и натянула их на себя – мокрые, перепачканные в грязи, но тем не менее почувствовала некое облегчение.

Я впервые радовалась гибели отца. Как хорошо, что его нет! Если бы он был жив и если бы узнал, что его единственная дочь попала в руки армян, то у него сердце разорвалось бы…

Вторую ночь в плену я провела в воспоминаниях о последних минутах, проведенных вместе с родными, - когда мы бежали из Ходжалы мимо Аскерана, и меня ранило пулей в ногу. В какой-то момент забылась. Когда очнулась, вокруг было необычайно светло, я увидела небо. В первую секунду решила, что такие видения, наверное, бывают после смерти. Хотела подвигать руками, но не получилось – я замерзла, меня замело снегом. Опять подумала: верно, я умерла, и попыталась припомнить свою смерть. Вспомнила, что в последний раз несколько мужчин били меня. Дальше – пустота… Значит, на этот раз они добились своего, убили меня, и вот я избавилась от мук. Где-то здесь должны быть папа, мама. Хотела позвать их, вышло слабое «а-а-а-а-а». На голос подошел проходивший мимо армянин: «Сучка, ты разве не сдохла?» - и с этими словами, ухватив меня за косу, поволок за собой куда-то, словно простой мешок. На ходу бросил: «Мы подумали, ты кончилась, и выбросили на мусорку, два дня уже ты там…» Он втащил меня в тот же подвал с заднего входа и кинул в камеру. Мне очень трудно было поверить, что меня выбросили на мусорную свалку, где два дня я валялась под снегом, а мои косы, которые в последний раз заботливо сплела мама, вымазаны грязью, на них сосульки… Почему я не умираю, чтобы избавиться от всего этого?.. В чем я провинилась, за что терплю такие невзгоды?

Говорить я не могла и с трудом выдавила из себя слово «одежда». Он принес из туалета мое платье, красное, с двумя пуговицами на груди – от того места, где пуговицы кончаются, платье было разорвано до самого низа, ниже пупка. Я хотела было выжать и потом надеть, но не было сил, и принялась натягивать прямо мокрое. Справилась, наверное, за час. Не могла голову поднять, глаза темнели. Потом он принес и бросил на меня мою куртку.

Я потеряла счет дням. Время от времени в камеру вламывались армяне с палками, начиналась экзекуция, каждый раз по-новому…

- Вас не кормили?

- Об этом даже речи не было.

- А вода?

- Приносили, когда просила. Ведро с талой водой, которое стояло в туалете… Их командир был долговязый такой парень по имени Владик. Однажды пришли и сказали, что зовет меня. С трудом встала, пошла, цепляясь за стены… В маленькой комнатке стояли стол, стул, железная кровать и печка. Это была та самая комната, где записывали пленных жителей Ходжалы. Печь так и горела, и мне захотелось подойти ближе – не столько согреться, черт с ним, а хоть чтобы платье подсохло. Сесть на стул или на кровать я не могла. Они заставили меня стать на колени, а сами сидели. Наконец, я спросила, жив ли мой брат. Владик ответил: «Поглядите-ка, она еще про брата спрашивает», - и заорал: «Как ты смеешь задавать мне вопросы?!» Каро встал и ударил меня по лицу, обозвал. От удара я упала, но потом выправилась и встала на колени. Каро взревел: «Ты не можешь тут разговаривать! Мы вызвали тебя не для разговоров!» Владик сказал, что они не отпустят меня: «Я отправлю тебя в Ереван. Нам нужны органы. Ты молодая, твои органы могут нам пригодиться. Нам нужны молодое сердце, почки… Ты нам больше не нужна, мы продадим тебя по частям».

- Они все говорили на азербайджанском языке?

- Да, чтобы я понимала, чтобы побольше запугать меня. После всего, что я вытерпела, достаточно было одного пинка, чтобы я испугалась. Потом пришел один и передал Владику какую-то книгу. Тот посмотрел и произнес: «А-а, связистка».

- Откуда они узнали, что вы были связисткой?

- А почему, по-вашему, они так лелеяли тех армянок, позволяли им спать на матрацах? Они и выложили им все о нас. Запугав меня разговорами о продаже органов, меня опять вернули в камеру. После безжалостных побоев, Владик изо всех сил защемил мои пальцы железной дверью. Я вскрикнула, но тут же прикусила язык и умолкла: непрекращающиеся вопли и стенания за стеной говорили о том, что наших пленных подвергали еще более мучительным истязаниям. Я не имела права усугублять их муки. Мой брат подумает, что это его сестра, кто-то другой решит, что это его дочь, или жена. Пусть думают, что обменяли всех. Я стиснула зубы и стонала, иногда выла, но удержалась от крика…. Один из армян сказал мне: ты волчица, при таких мучениях выжила, и даже не кричишь, а только стонешь. Когда меня били пятеро-шестеро, я как-то терпела, но когда насиловали, то каждый раз теряла сознание.

Прищемляя мои руки железной дверью, Владик приговаривал: «Это тебе за то, сучка, что ты передавала сообщения, вот этими пальцами, и звала на помощь своих. Ну и где же ваши, чего не пришли? Потому что эта земля – наша!»…

Продолжение следует.

Вюсаля Мамедова

• Житель Агдабана: В наших сердцах запечатлелись следы пережитых невзгод и трагедий
• VI Форум по межкультурному диалогу в центре внимания зарубежной прессы-ФОТО
• Завтра в Азербайджане будет +30° - ПОГНОЗ ПОГОДЫ