«Я солгал армянам, так как очень хотелось прожить хотя бы еще один день»

В течение нескольких недель мы знакомили читателей с трагедией тогда еще 20-летней девушки на русском языке не только с целью довести всю правду о зверствах «мирных» армян в отношении беззащитной азербайджанки (http://vesti.az/news/214808#ad-image-0 ). Далее появилась серия материалов в котором речь идет о трагедии еще одной семьи, которая стала жертвой армянского фашизма два раза в течение 4 лет (http://vesti.az/news/218008 ). Мы преследовали и другую цель: быть может наши современные режиссеры, в большинстве своем снимающие бездарные сериалы, которые вынуждают все больше азербайджанцев подключаться к кабельному телевидению, заинтересуются этой историей. Ведь эти материалы практически готовые сценарии для фильма.

В Азербайджане немало состоятельных людей, которые могли бы спонсировать съемки подобных фильмов, причем, даже при необходимости с участием голливудских актеров.

И в случае, если все же хотя бы один такой фильм будет снят, участие его в международных кинофестивалях раскроет глаза мировой общественности на армянский фашизм. Ведь это не выдуманная «геноцидальная история», а история жизни реальных людей, которые живут в Баку.

Мы со ссылкой на lent.az вновь будем знакомить читателей с очередной трагедией  - гитариста из Ходжалы Валеха Гусейнова. Кстати, имя одного из героев этой трагедии проходит и в истории с Дурданой Агаевой.

Часть V (начало: http://vesti.az/news/219824 , http://vesti.az/news/220726 , http://vesti.az/news/221438, http://vesti.az/news/222329 )

…Открыв глаза, я увидел стоявшего у меня на коленях седовласого, почтенного старца, похожего на Деде Горгуда. Он стоял, но я никакой тяжести на коленях не ощущал. Поглаживая бороду, он смотрел мне прямо в глаза. Глядя на него, я почувствовал необычную легкость, положил руки на грудь и приподнялся. Тогда он произнес: «Не бойся, спи. Ты отправишься к отцу и матери…». Сказав это, он долго смотрел мне в глаза, и я смотрел на него, и не помню, как заснул. Мне приснилось, что я стою на высоком холме, смотрю на мечеть. Какой-то человек пришел и совершил омовение, потом внезапно обернулся ко мне – это был он. «Разве я не сказал тебе – спи» - сказал и ушел.

- Кто же это был?

-Это ангел-хранитель, так мне сказали. У каждого из нас свой ангел-хранитель, который следует за нами по пятам, оберегает людей правильных. Ангел-хранитель всегда рядом, временами он может привидеться.

…Утром Валех проснулся от лязга железной двери камеры.

- Ну, гитарист, настало твое время. Мы много возились с тобой, ты не подох, но теперь тебе конец, - с этими словами надзиратель схватил Валеха за ноги и выволок его на площадку у отделения милиции. Лучи мартовского солнца проникли за веки глаз, с трудом размыкающихся, и ослепили Валеха. Его подняли и прислонили к стене. Затем четверо или пятеро армян затеяли спор:

- Я выстрелю в лоб!

- Я замочу прямо в сердце.

- Давай стрелять вместе!

- Так, гитарист… Все уши прожужжал, что хочешь умереть, и вот сегодня мы тебя убьем. Какая погода, а! Вдохни полной грудью воздух Карабаха, где еще ты им подышишь, да еще весной…

- Отныне ни один турок не будет дышать здешним воздухом!

- Можно предсмертное желание? – внезапно произнес Валех.

- Валяй.

- Какое сегодня число?

- Двадцать первое марта.

- Хочу прожить еще лишний день… один-единственный…

- А что такое?

- Завтра день моего рождения.

- Вот оно что… Но с одним условием: ты умрешь мучительной смертью, под пытками.

- Согласен…

Валеха приволокли обратно в камеру.

- Я всю ночь не спал, ждал наступления утра, - рассказывал Валех. – В камере кроме меня никого не было. Из разбитых окошек наверху внутрь проникли лучи утреннего солнца. В ушах у меня звучал голос Саадет, раны ныли, сердце болело… Я неотрывно смотрел на дверь в ожидании, что вот-вот явятся за мной, чтобы отвести на казнь.

- Вам исполнялось 24?

- Настоящий день рождения у меня 28 августа, но с того времени мы отмечаем его 22 марта.

- Значит, вы солгали армянам?

- Да. Очень хотелось прожить хотя бы еще один день. Несмотря на все страдания, на все утраты. Жажда жизни очень сильна. Никто так просто умирать не хочет…

- А что произошло потом?

- Часов в четыре-пять вечера в кэпэзэ поднялся необычный шум, кутерьма. Железные двери одна за другой открывались, слышались шаги. Словно проводили осмотр камер в отделении. Я решил, что это, наверное, пленников из камер выводят для пытки. Наконец, открылась дверь и в мою камеру…

…Вошел высокий, смуглый человек средних лет. Он внимательно посмотрел на сидевшего, привалившись к стене, Валеха, перевел взгляд на маленькую фотографию, которую держал в руках, как бы ища сходство. Потом спросил имя, отчество.

- Это твоя фотография? – с этими словами он пригнулся и протянул Валеху фотокарточку. Это был снимок, сделанный в средней школе.

- Да, моя…

Тот поднялся и быстрыми шагами вышел из камеры. Больше двери других камер не открывались. Спустя час дверь опять открылась, один из надзирателей поволок Валеха наружу, где стоял старенький «УАЗ». Двое армян взяли его под руки и приподняли, а еще один натянул на него поношенную военную форму и наглухо застегнул. Потом его бросили в багажный отсек, и машина тронулась. В пути Валех раздумывал о том, как долог и мучителен, оказывается, может быть путь к смерти…

Наконец, автомобиль остановился. Двое армян взяли Валеха на руки, отнесли на некоторое расстояние и оставили там, а сами вернулись и сели в машину. Судя по могилам вокруг, это было кладбище. Смеркалось…

- Поодаль я заметил двух человек, бегущих в мою сторону. Это были наши солдаты. Потом я увидел Аллахверди Багирова – царство ему небесное, это он меня вызволил из плена, как и многих других жителей Ходжалы. После его смерти ни один заложник освобожден не был. Видя, что я не могу пошевелиться, он в сердцах загремел, обращаясь к армянам: «Мерзавцы! Сволочи! Подонки! За что вы так с нашими?!»

- А армяне услышали?

- Услышали, но не отреагировали и уехали восвояси. Наши солдаты посадили меня в машину и увезли оттуда. Незадолго до поста я увидел отца, ожидавшего меня. Меня ссадили из машины, отец приблизился. Военную форму на меня натянули как попало, поверх рук, и со стороны казалось, что рук у меня нет. Отец обнял меня, а я не мог пошевелить руками и только прошептал «не жми». Тогда он понял, что я ранен. При любом прикосновении я чувствовал жестокую боль. То, что армяне на меня второпях натянули, присохло к ранам и ожогам и также причиняло муки.

- А что это все-таки за история с фотографией?

- Я потом узнал, у моей сестры, жившей в Баку, была моя школьная фотография. Отец передал ее Аллахверди Багирову с просьбой разыскать человека на фотографии, а тот в свою очередь отдал командиру аскеранского батальона Виталию Баласаняну.

- Значит, человек с фотографией, явившийся к вам в камеру, был Виталий?

- Да.

- А до этого вы его не видели?

- Нет, это был первый и последний раз.

- После передачи вас отвезли в больницу?

- Нет, отец не позволил и повез меня прямо домой. Вернее, в село Шотланлы Агджабединского района, где жили двоюродные братья отца.

- Ваша мать тоже была там?

- Да, но она не вышла повидаться со мной…

- Почему же?

- В нашей семье свои обычаи. Там была престарелая тетка отца Сугра. Мама не могла явиться на встречу с сыном вместе с ней, братьями и двоюродными братьями отца.

- Даже с сыном, возвратившимся из армянского плена?

- Таков уж обычай. Поэтому я попросил отвести меня к ней. Родные отнесли меня на руках в комнату, где находилась мама. Там я впервые поднял руки… чтобы обнять ее.

- А потом?

- Потом мама мыла меня в ванне. Она не находила на мне живого места, чтобы тереть, - сплошные раны и ожоги… Все, что было на мне надето, сожгли, меня чисто помыли и уложили, но не прошло и десяти минут, как простыня была красной от крови от того, что корки на ранах оторвались. Потом пришли врачи для уколов от заражения и отравления, но не находили места, чтобы сделать укол. От голода стенки желудка пристали друг к другу. Врачи наказали пить в день пару ложек чая или воды, запретили принимать что-то еще.

- И сколько так продлилось?

- Ровно десять дней. Когда настало время отвезти меня в больницу, не находили подходящую одежду, поскольку все эти дни я был завернут в одеяло. Отец кое-как раздобыл вещи, хотя и большого размера, в них меня отвезли в Мингячевир. Я не позволил, чтобы кто-то остался со мной в больнице.

- О Саадет речь заходила?

- Ее привезла дядина семья в тот же день 26-го, и тогда же похоронили в Агджабеди.  В кадрах о ходжалинских событиях есть эпизод, где ее тело вывозят… Когда меня повезли в Мингячевир, в пути показали кладбище, где она похоронена, и приблизительно указали место могилы.

- Когда же вам удалось посетить могилу?

- Сейчас я точно не помню, сколько я пролежал в больнице. Примерно месяца два пролежал, потом на несколько дней вернулся домой, а затем еще два месяца. Как только почувствовал, что могу передвигаться, вышел из больницы с тростью. Тот день помню хорошо. Заявил им, что уже могу ходить и уезжаю домой. Сел в автобус и поехал в Агджабеди. Первым делом пришел на кладбище, разыскал ту могилу. Она там не одна – мой дядя с женой, детьми, внуками… Девочка-первоклассница, полуторагодовалый мальчик… Одна семья уничтожена целиком. Все могилы свежие, еще фотографий не было, только имена указаны… Аббасова Саадет Гадим-гызы… Я там просидел несколько часов, разговаривал с ней…

- О чем?

- О том, что если бы ее не убило, то она попала бы в плен вместе со мной…

- Сколько же вы провели на кладбище?

- Не знаю. Сидел и разговаривал с ней, она читала стихи… Я слышал ее голос. Потом вернулся в Мингячевир, в больницу. В мае сказал, что завтра воскресенье, еду домой. Приехал вечером и до самого утра просидел на могиле Саадет, а утром отправился домой.

- А как ваши пальцы?

- Раны на пальцах лечили разными лекарствами, переломы ставили в гипс. Но это бесполезно, музыка теперь ничего во мне не вызывает. Моя душа умерла там, в лесу… Армяне сожгли мои пальцы и спросили, смогу ли я отныне играть на гитаре. Я ответил, что теперь это уже незачем. В последний раз я сыграл на гитаре от души для Саадет.

- Кто занимался вашим лечением?

- Семья. Врачи оказались совестливые, денег не просили, а лекарства покупала семья.

- Не трудно было адаптироваться в нормальную жизнь?

- Трудно до сих пор. Иногда сталкиваешься с кем-то из тех, кого встречал в то время, он узнает тебя…

- Можете привести пример?

- Их много. Однажды сижу в гостях, вошел какой-то капитан, обнял меня. Смотрю на него, не узнаю. Он сказал: знаю, не узнаешь, ведь в то время ты был молодой парень, а я малый ребенок. Рассказал, что тогда в лесу я потянул его за ноги и накрыл своим телом, снайперская пуля вошла в землю. В общем, если бы не я, его убило бы. Тогда я припомнил, что действительно был такой ребенок. Одна из пуль в тот момент прошла через мои волосы. Не всегда я был такой лысый… Или какой-то человек говорит: ты перенес меня через реку. Хотя люди бывают разные, некоторые и не признают…

- Вы жили отдельно от родителей, в Барде, куда перенесли ходжалинский банк.

- Родители задумали женить меня, но у меня такого намерения не было. Ведь Саадет… Некоторые считают, что былое забывается, но это не так, ничего не забывается. Эта рана со мной, и я унесу ее в могилу. Я мечтаю о том дне, когда встречусь с Саадет в потустороннем мире. Не раз бывало, что я всю ночь напролет проводил на ее могиле, и дома об этом не знали.

- Когда же родители все-таки уговорили вас?

- В 1995 году. Начали, мол, живешь один, некому еду готовить и так далее…

- А кто сделал выбор?

- Родители. Извиняюсь, но девушку я увидел только на свадьбе. Пошли и сосватали без меня, устроили скромную церемонию, без музыки. Первенец родился в 1997 году – девочка, назвали Айшей…

- Значит, не вы назвали?

- Нет. Ни одному из детей я имен не давал.

- Почему?

- Потому что если бы называл я, то назвал бы всех их именем Саадет. Сам отказался.

- Почему же не хотели?

- В нашей семье различия между старшими и младшими соблюдаются очень строго. Скажем, 70-летний дядя в присутствии моего 74-летнего отца не курит, не ложится. Я дома не бреюсь при отце.

- Сколько времени вы провели в Барде?

- До 1998-го года. Потом в банке провели структурную реформу, и теперь я живу в Геранбое. У меня три дочери: Айша, Эсмер, Фидан.

- Айше 17 лет, а остальным?

- Если скажу, что не помню года их рождения… Старшая после девятого класса поступила в музыкальный колледж, сейчас на третьем курсе. Сам занимаюсь с ней. Старшая и младшая отлично играют на пианино. Младшей дочери на школьных мероприятиях поручают сыграть по два-три произведения, играет прекрасно. Вот у меня в телефоне ее фотографии… Есть и видео выступления на школьном концерте. Дай бог счастья, не как у меня…

- Вы рассказываете им о том, что с вами произошло?

- Нет, никогда. Рассказывают бабушка, дедушка. В школе на мероприятиях слышат то, что говорят обо мне. Я же никому не рассказываю об этом, даже жене. Не привык я кому-то что-то рассказывать. Когда хочу излить душу, иду на могилу Саадет…

- До сих пор…

- Да, до сих пор. Прошло двадцать лет, но я не принимаю ее смерти. В ушах все еще звучит ее голос, читающий стихи, словно это было вчера… Выходя со свадеб, часто иду на кладбище, а уже потом домой. Часто вижу ее во сне: я уже состарился, облысел, многое испытал, а она – такая же, как в ту ночь, когда читала мне стихи…

Вусаля Мамедова 

• Азербайджан связывает Центральную Азию и Европу - ИНТЕРВЬЮ ХИКМЕТА ГАДЖИЕВА КИТАЙСКОМУ ТЕЛЕКАНАЛУ
• На конференции Парламентской сети ДН поднят вопрос о политике колониализма Франции-ФОТО
• В Нью-Йорке завершился отбор присяжных по уголовному делу Трампа - ПОДРОБНОСТИ