Первая годовщина падения Асада: две Сирии Ахмада аш Шараа - ВЗГЛЯД

Сирия празднует сегодня, 8 декабря, первую годовщину свержения режима Асада. С утра Дамаск живет в парадном режиме. Центр города перекрыт, на площади Омеядов — трибуны, камуфляж, флаги оппозиционной Сирии и новые знамена режима Ахмада аш-Шараа.

По главному проспекту проходят колонны бронетехники и пехоты, над городом летят вертолеты, по громкоговорителям звучат речи о «новой Сирии, освободившейся от тирании Асадов». На трибуне рядом с временным президентом — высшее руководство, представители дружественных стран, делегации из Турции и стран Персидского залива. Вечером в Дамаске обещают фейерверк и концерт на открытом воздухе.

Но… официальная картинка — это один сюжет, а другой — в жилых кварталах, которые так и не успели привести в порядок к годовщине. Там по-прежнему зияют пробитые снарядами фасады, уличные генераторы глохнут от нехватки дизеля, а люди считают, хватит ли им денег, чтобы прожить до конца недели. Международные организации напоминают, что 16–17 миллионов сирийцев по-прежнему нуждаются в гуманитарной помощи, а восстановление инфраструктуры отстает от любых планов.

Тем не менее, год назад именно 8 декабря здесь праздновали совершенно другое событие — падение режима Башара Асада. Династия, державшая Сирию с 1971 года, рухнула за считанные дни. Сначала наступающие силы, возглавляемые «Хайят Тахрир аш-Шам» (ХТШ), взяли Алеппо и Хаму, затем — Хомс. Ночью на 8 декабря повстанцы вошли в Дамаск, а уже через несколько часов стало известно, что Асад и его семья покинули страну и приземлились в России.

Так завершилась почти 14-летняя гражданская война, начавшаяся с протестов 2011 года и превратившая Сирию в мозаику враждующих анклавов. Цена — сотни тысяч погибших, миллионы беженцев, разрушенные города и разоренная экономика.

Уже в январе 2025-го лидер ХТШ Ахмад аш-Шараа, прежде известный под кличкой Абу Мухаммад аль-Джулани, был провозглашен временным президентом. Он запустил Национальный диалог, объявил о подготовке новой конституции и взял на себя обязательство удержать страну от нового витка войны. В марте была утверждена временная конституция, по сути закрепившая сильную президентскую республику с однопалатным парламентом, формируемым частично через местные советы, частично указом президента. Критики увидели в этом «перелицованную асадовскую модель» — только с другим именем на табличке кабинета.

***

Тем временем на земле Сирия так и не стала единым пространством безопасности. Да, над крупными городами больше не кружат вертолеты с бочковыми бомбами, прекратились удары российских ВКС, исчезла повседневная реальность массовых обстрелов жилых кварталов. Но, по оценке экспертов ООН и правозащитных структур, страна по-прежнему живет в условиях «фрагментированного ландшафта безопасности»: локальные столкновения, передел влияния между силами нового правительства, курдскими формированиями, друзскими ополчениями и подпольными проасадовскими сетями не прекращаются.

Отдельная тема — потенциальное возрождение «Исламского государства» и других джихадистских структур, которые пользуются вакуумом власти в периферийных районах. Европейские и ближневосточные аналитические центры фиксируют случаи беззакония, криминального насилия и «самосудов» в отношении людей, подозреваемых в связях как с прежним режимом, так и с радикальными группировками.

Формально новое руководство признает необходимость переходного правосудия. Созданы две комиссии: одна занимается судьбой пропавших без вести, другая призвана расследовать преступления режима Асада и других участников конфликта. Но на практике их работа продвигается неравномерно: поиск пропавших идет активнее, чем расследование массовых казней, пыток и этнических чисток.

Amnesty International и другие правозащитные организации предупреждают: если правосудие превратится в выборочное — только против асадовцев, но не против союзных режиму вооруженных формирований, — это подорвет доверие к новой системе и законсервирует атмосферу реванша.

***

Внутриполитически Сирия живет в подвешенном состоянии. В этом году прошли первые, как их осторожно описывают наблюдатели, «относительно свободные» парламентские выборы — через систему выборщиков, а не прямое голосование.

Парламент заработал только осенью, при этом часть мест оставили вакантными для регионов, где влияние Дамаска до сих пор не закреплено. Гражданское общество и независимые СМИ получили больше воздуха по сравнению с асадовской эпохой, но пространство свободы остается ограниченным, а ключевые рычаги власти сосредоточены в руках президента и его ближайшего круга.

Сам Ахмад аш-Шараа за этот год прошел путь от фигуры из санкционных списков до героя дипломатических фоторепортажей. Еще недавно за информацию о нем Госдепартамент США обещал 10 миллионов долларов, а его группировку ХТШ в западных столицах называли «одной из самых опасных джихадистских структур региона». Сегодня тот же человек в строгом костюме выступает с трибуны Генассамблеи ООН, ездит в Москву и Вашингтон, встречается с президентом США Дональдом Трампом и другими лидерами, обсуждая кредиты, инвестиции и «совместную борьбу с радикализмом».

***

Запад и арабские монархии Персидского залива, снимая значительную часть санкций и открывая посольства в Дамаске, делают ставку на прагматизм: с Асадом все было ясно — это был токсичный, нерукопожатный режим, с которым любое сближение дорого обходилось репутационно.

Шараа — другой случай. Его можно позиционировать как «перерожденного исламиста», который отказался от глобального джихада ради национального проекта, обещает веротерпимость, рыночные реформы и, главное, окончание войны. Для внешнего мира это и есть образ «самого обаятельного террориста»: вчера — плакат разыскиваемого, сегодня — партнер по переговорам.

Но именно здесь и возникает вопрос рукопожатности — уже не дипломатической, а моральной. На руках нынешнего сирийского президента и его соратников тоже немало крови: от эпизодов, когда ХТШ действовала как филиал «Аль-Каиды», до репрессий против алавитского и христианского населения в первые месяцы после смены режима. Погромы в Латакии и Тартусе, массовое насилие в ответ на алавитское восстание, сотни убитых и выдавленных из домов людей — эти эпизоды слишком свежи, чтобы их можно было списать на «издержки переходного периода».

С другой стороны, главная потенциальная угроза для Шараа — не международный бойкот, а его собственный радикальный фланг. Тысячи боевиков, которые пришли в Сирию «на джихад», и местные салафиты не за это воевали: не за парламент, пусть и декоративный, не за женщин без хиджаба на улицах Дамаска и уж точно не за встречи лидера с Трампом и европейскими министрами. Внутреннее напряжение между курсом на умеренность и ожиданиями радикальной базы будет нарастать, и в любом кризисе оно может выйти наружу.

***

Экономически страна продолжает жить в условиях послевоенной разрухи. Всемирный банк осторожно прогнозирует небольшой рост — около 1% в этом году, на который работают частичная отмена санкций и обещания инвестиций со стороны Саудовской Аравии, Катара и других партнеров. Но в карманах рядовых сирийцев этот рост пока не ощущается. По разным оценкам, около четверти населения живет в крайней бедности, без стабильной работы и доступа к базовым услугам. Половина систем водоснабжения и до 80% энергосетей либо разрушены, либо функционируют с перебоями.

Чуть более оптимистична статистика возвращения беженцев. За год домой вернулись около 3 миллионов человек, включая внутренне перемещенных лиц и тех, кто провел годы в лагерях в Турции, Ливане и Иордании. Но многие, вернувшись в свои районы, находят только руины и запутанные имущественные споры: чья теперь земля, если бывший владелец погиб, а дом был занят другой семьей? Это взрывоопасная тема для любой послевоенной страны, и Сирия не исключение.

***

И, наконец, внешняя политика. За год Дамаск успел выйти из почти полной изоляции: восстановлены отношения с ключевыми арабскими столицами, открыты посольства, установлены контакты со всеми постоянными членами Совета Безопасности ООН. Россия сохранила свои базы в Хмеймиме и Тартусе, несмотря на то что дала убежище Асаду. Турция, Саудовская Аравия и Катар рассматривают «новую Сирию» как поле для влияния и инвестиций. Наиболее болезненным остаются отношения с Израилем: его регулярные рейды по сирийской территории, особенно в районах размещения друзских и шиитских формирований, поддерживаемых Ираном в прошлые годы, продолжают держать страну в режиме хронического напряжения.

***

Итак, чего достигла Сирия за первый год без Асада? Если отбросить государственную пропаганду и ожидания мгновенного чуда, картина выглядит смешанной. Среди достижений — окончание масштабной фазы войны, исчезновение авиабомбардировок крупных городов, частичная реинтеграция страны в международное сообщество, первые пусть несовершенные, но все-таки политические процедуры, появление пространства для общественной дискуссии, нехватавшей Сирии десятилетиями.

Но рядом с этим — тяжелая тень нерешенных проблем. Переходное правосудие буксует, а местами превращается в инструмент селективной мести. Временная конституция закрепляет почти неограниченную президентскую власть. Безопасность остается лоскутной, с локальными войнами и скрытым насилием. Экономика отстает от амбиций и обещаний, а миллионы сирийцев живут в бедности и неуверенности.

Год спустя после падения Асада в стране сосуществуют две Сирии. Одна — парадная, с салютом на площади Омеядов, уверенными заявлениями о «новой эпохе» и улыбками на дипломатических фотографиях. Другая — в очередях за гуманитарной помощью, в спорных домах среди руин, в семьях, до сих пор не знающих, где могила их родных. От того, какая из этих Сирий окажется сильнее, и зависит, станет ли 8 декабря просто новой датой в календаре, или действительно началом другой истории.

• Песков: Кто именно будет признавать территории, станет ясно после обсуждений
• Парламент Молдовы одобрил закон о закрытии российского культурного центра
• Зеленский: «Никто не заставляет наших военных умирать ради руин»