Пессимизм от времени – причины и следствия – Философия Ниязи Мехти

Время и Смерть – их неотвратимость всегда вызывали страх и уныние у человечества. Правда, иногда они порождали и восхищение, но потом это восхищение опять превращалось в уныние. Время, и приносимая им постепенная, или внезапная смерть породили чувство суетности мира у Екклесиаста. А в «Книге моего Деда Коркуда» их неотвратимость задает  главный философствующий настрой к повествованию (“gəlimli, gedimli dünya, son ucu ölümlü dünya”).

Представление о времени как о беспрерывном потоке определяется тем, что оно постоянно что-то приносит в настоящее и что-то уносит из него. Бывает, что оно приносит что-то хорошее, желанное и уносит что-то презренное. Но даже в этом случае восхищение Временем омрачается тем, что это хорошее со временем опошляется, или превращается в чудовище. Да, мыслители тут же напоминают, что Время лечит раны, Время делает явным скрытое. Но все равно, даже это хорошее, в конце концов, оборачивается своей противоположностью. Поэтому Время у азербайджанского писателя-интеллектуала в романе «Əbuhüb» вызывает такие декадентские высказывания: «Смерть приходит из будущего. Прошлое вечно стоит на месте. Будущее вечно подкрадывается, чтобы убить. Наша память самое большое кладбище: где спит прошлое, которое было сражено будущим". (1).   

Кто-то, оперируя метафорой весов, может сказать, что все равно, благодаря Времени, доля приобретений и достижений в истории преобладает. Ведь современный цивилизованный мир с его Правами Человека и отменой смертной казни стал лучше, чем варварские эпохи прошлого. Но и в этом случае чувство оптимизма омрачается ожидаемыми космическими катастрофами, эсхатологическими ожиданиями.

Из-за неотвратимости Времени и приносимой им Смерти человек теряет смысл жизни. Его терзают вопросы такого типа: «Почему я должен делать свою жизнь осмысленной  желая иметь детей, если я могу стать свидетелем их трагической   ранней смерти, или если я не могу быть уверенным, что кто-то из их потомков не станет чудовищем подобно Гитлеру?! Почему я должен посвящать себя освобождению Карабаха от армянских оккупантов, если в этом освобожденном месте в будущем возможен полицейский режим, унижающий честь и достоинство моих потомков»?! Впрочем, симметрично противоположный вопрос может быть задан и с армянской стороны.

Другой риторический вопрос: «Ради чего я должен воздвигать дома и города, если после смерти не буду пожинать  плоды  содеянного. На что мне памятник благодарности потомков, если после смерти свет благодарности не дотянется до меня, или если эта благодарность возвысит кого-то из моих потомков до диктаторского величия»?!

Вот  риторические вопросы такого типа порождают чувство суетности человеческого бытия. Отсюда – ненависть, направленная против Времени. Низами и другие поэты часто проклинали небеса (əflak), которые, кружась, приводили в движение Время, а колеса этого времени приносили горькие дни людям и странам.

Иллюзия о длительности как условие времени

Ашшариты и суфийские мудрецы мыслили мир как постоянное проявление Абсолютного Бытия. Они считали, что каждая его точка,  появляясь, тут же исчезает. На арабском слово «лебс» означало как сомнение, так и одеяние. Опираясь на это слово, в соответствующем кораническом аяте (стих Л15), они интерпретировали мир как переход в каждый миг из трансцендентной сферы (qeyb aləmi) в сферу одеяний (libas) и обратно (2). До них похожее атомистическое воззрение было как у Августина (3), так и у буддистов (4).      

Другая причина того, что философствующее сознание относительно Времени всегда попадает в замешательство,  заключается в том, что мы его мыслим, представляем в признаках длительности. Соответственно, для нас бытие, существование тоже имеет сущностное свойство быть длительным. Но как античное и средневековое философское наследие показывают, ни время, ни существование, по существу, не являются даже крошечно длительными. Они пребывают в миге, который безостановочно уходит в прошлое, т.е. в небытие. Парадокс заключается в том, что длительность существования и времени как иллюзия возникает благодаря человеческому сознанию (но не духу). Между тем, само сознание также не имеет длительности (5). Оно только воображает картину длительности (6). Впрочем, эти же слова применимы ко всяким идеям континуальности пространства и материи. Таким образом, без параметров длительности время теряет атрибуты физического существования, а это, в свою очередь, отнимает бытийность у существования (7). Получается, что наше сознание, некоторые уровни нашего духа, и    свойственное им картинное представление о времени и пространстве создают некоторое воображаемое бытие, и  мы тут же забывая, что оно воображаемое, начинаем размышлять о бытие чего-то как о его присутствии. Но это бытие не загораживает нас от пустоты (от Ничто, от небытия), поэтому регулярно в нас возникает ощущение  суетности,  зыбкости. Парменид, чтобы победить ощущение суетности бытия, отрицал ничто, и утверждал, что даже сказав «Ничто существует», мы тем самым приписываем ему существование. Против полноты бытия восстает философия пустоты даосизма, философия фана суфизма, философия ничто Хайдеггера. Но, к сожалению, экзистенциальные суждения незаметно  подкрадываются  даже к философии Ничто, т.е.  мы не можем «без признаков существования» говорить о Ничто .      

Перевернутость наших представлений о нормальности и отклонениях

Еще раз о зыбкости бытия. Каждое явление приобретает бытие только тогда, когда вписывается в сеть отношений. Может выражение «вписывается» верно в том случае, если мы говорим о познании этого явления. В бытийном плане правильно будет сказать, что явление возникает в сетке отношений. Термин «со-бытие» (Витгенштейн), то есть парность бытия как условие бытийности,  хорошо иллюстрирует это (8).   

Сетка отношений такова, что под воздействием времени и движения все меняется, далее портится и в этом потоке возникает зыбкость бытия каждого явления (сравни: Платоново-Аристотельскую материю).

В современной физике и астрономии есть предположение, что по всем законам вероятности и физики земная жизнь не должна была возникнуть, поэтому ее возникновение подобно чуду. А, по существу, таким же чудом является здоровое состояние организма. Каждому живому организму грозит так много опасностей, что его выживание в этом вихре кажется чудом.

Мы ошибочно считаем здоровое состояние нормальным состоянием, а болезнь нарушением нормы. Однако, на самом деле нормальное состояние - это  не здоровое, а болезненное состояние. Организм, который находится в вихре микробов, вирусов, и  внутри которого кишат микробы, бактерии, вирусы просто удивляет тем, как он может противостоять им.

Аналогичная ситуация имеет место в психическом плане. Нам кажется, что психическое здоровье нормальное состояние, а разные виды психических болезней отклонения от нормы. Но если обратить внимание на психоаналитические исследования, обнаруживается, что психически здоровое состояние очень маленький отрезок в промежутках нарцистических, параноидальных и депрессивных состояний.

Эта зыбкость обнаруживается и во временной продолжительности жизни. Последнюю мы  осмысливаем в признаках длительности: жизнь воспринимается  как лента, дорога или линия. Между тем, уже Августин выявил, что прошлый и будущий отрезки этой ленты находятся в физическом небытие, и сохраняются в памяти и воображении. Действителен только миг как неделимое настоящее. Отсюда Шопенгауэр сделал вывод, что жизнь на самом деле, находится в миге, который все время отходит в прошлое, то есть в небытие.

Человечество для того, чтобы не угнетаться зыбкостью бытия, вытекающего из проточности времени, изобрело порядок и правила  (законы, нормы), которые создавая прогнозируемый мир (или будущее), вызывают иллюзию стабильности. Конечно, эта иллюзия лучше, чем пребывание в ощущении зыбкости. Но это не ставит под сомнение нестабильность бытия.   

Религиозные наказания и обещания как «дамоклов меч» над верующими

Приведенные мною вопросы, возникшие против религии и нравственности из-за суетности бытия, оснащают цинично настроенных людей страшным «логическим» оружием. Но, они же делают жизнь этих людей бессмысленной. Как бы ни хотел атеист выглядеть бесстрашным стоиком, перед бессмысленностью представленной им жизни, он сам становится существом, не имеющим значимой цели и назначения. Действительно, если некому одарить нас благами в другой жизни и некому наказать нас за злодеяния, то не получается ли, что все равно,  плох ты или хорош? Не получается ли, что человеку все можно? (9).

  

Чтобы избежать этой бессмысленности бытия, человеческий дух с глубокой древности нашел опору в религиозных представлениях. Высшие силы с их наказаниями и дарами в той, или иной мере убедительности давали ответ на вопрос: почему я должен быть добродетельным человеком и избегать злодеяний?

Милосердие Бога, райская жизнь и страх перед адом вносили смысл в жизнь, давали простой ответ на вопрос: «Почему я должен жить в посвящении себя  добродетели? Даже если мои действия могут породить обратные последствия, если мои помыслы были чистыми, то Бог не сочтет меня ответственным за возникшее зло. Возможность появления подонков среди моих потомков не должна отвратить меня от желания иметь потомков. Если я веду праведную жизнь, то за зло своих близких не несу ответственности».                    

Неубедительность Ада и Рая. Функциональная сила обоих религиозных представлений и идей проявляется в том, что они делают осмысленным мирское бытие. Логические же изъяны их заключаются в том, что они мифологичны, картинны, т.е. о них нет достоверных сведений и свидетельств.  Поэтому с ними возможны разные свободные спекуляции, и возможны вопросы, выявляющие необъяснимые противоречия. Вот некоторые из них.

Странная причина боязни смерти. Одной из причин боязни смерти людьми является то, что они не хотят расстаться со своей душой, т.е. со структурой собственной личности. Если ты захочешь утешить человека тем, что умрет его личностная структура, но не дух, от этого ему не станет легче. Странность в том, что многие из нас недовольны своей личностью, своей биографией, своими воспоминаниями. Но если это так, тогда почему  потеря своей личности так катастрофична для нас?

Кстати, в Христианстве и в Исламе, когда человек умирает, с его душой остается и личностный облик. В Рай или Ад попадает не абстрактный дух, а именно его личность (ибо без всего этого Рай и Ад потеряли бы свою воздействующую силу). Если человеку сказали бы, что в Раю будет наслаждаться не его личность, а абстрактный дух, это вряд ли привлекло бы его. Впрочем, тогда и адские мучения ему не были бы страшны.

Но, с другой стороны, возникает один трудно разрешимый вопрос: «Как может мать наслаждаться в Раю, если она там проживает со своей личностью и потому знает, что ее сын горит в Аду?»

Другое противоречие: Рай не может быть линейным. Если он есть, он может быть только точкой. Геометрия моста проистекает из наличия двух точек, а также из необходимости перехода из одной точки в другую. Первично души Адама и Евы в Раю должны были быть, по определению, в неподвижном состоянии блаженства, т.е. в накале абсолютного счастья и удовольствия, сконцентрированные в одной точке. В райском состоянии счастье и удовольствие не должны были быть в градации, в переходах от одной степени в другую, как это имеет место в жизни вне Рая. Это в мирской жизни ситуация такова, что счастье и удовольствие не могут долго пребывать в высших точках накала. Они, поднимаясь туда, тут же падают обратно. Падают или в несчастье, или в скуку, или в отупение. А в райском счастье нет двух точек, чтобы была нужда в мосте между ними. Райское счастье, если оно было, могло быть сконцентрировано в одной неподвижной точке. Это похоже на то, что лента времени в вечности заменяется одним мигом (Платон).

Это вне Рая человек для счастья нуждается в мосте, т.е. после сложностей и трудностей он ценит миг счастья.

Попытка другого обоснования смысла жизни

Изъяны идей и представлений о Рае и Аде, вытекающие из их мифологичности, требуют поисков иных моделей, привнесших  смысл в наше существование и тем самым оправдывающих наши жертвы на пути добра и альтруизма.  

Одной из таких моделей может быть предложенная мною здесь солипсическая монадология. Объясню ее. Если человеческая душа не разлагается вместе с телом, можно предположить, что после смерти тела она продолжает свое существование в другом измерении. В нем душа должна сохранять свой этос, свой характер, ввиду того, что они оформились как духовные сущие. Если в земной жизни человек был жадным, таковой же должна быть его душа в другом измерении. Если он был отвратительным завистником, должен остаться таковым и в другом измерении (10).

Душа добродетельного, правоверного человека также остается такой же в другом измерении. В результате этого, аккумилированные в земной жизни души впечатления, событийные ряды, многочисленные переживания, воспоминания определяют то, какой будет она в новом измерении.

Омерзительные поступки, их последствия будут бесконечно повторяться, проигрываться в душе по инерции. Это и будет Адом для нее. Если в этой жизни в череде подлых поступков у человека возникали моменты  раскаяния, это же будет повторяться с его душой в другом измерении. Но эти моменты никогда не будут развиваться до такой степени, чтобы его душа очистилась от своих омерзительных воспоминаний, то есть она не спасется благодаря этим моментам.

Душа порядочного, добродетельного человека готовит ему другую судьбу во внеземном существовании. Она нескончаемо переживает «сериалы духовной, счастливой и увлекательной жизни». Если в земной жизни такой человек в редких случаях допускал неподобающие поступки, в другом измерении он, повторяя эти поступки, будет  испытывать стыд за них. Но этот стыд не развивается до той степени, чтобы стать невыносимым.

Если из этих мифологичных картин перейти на понятийный язык, то можно сказать, что смысл жизни заключатся в том. чтобы накопить в душе восхитительные, величественные, умные и глубокие впечатления благодаря собственным поступкам и взаимоотношениям с окружением. Это и будет Раем для человека. В земной жизни мы нечто подобное переживаем в своих грезах, воображаемых приятных сценах. Все мы часто видели как богатые люди, некогда оказавшиеся в бедственном положении, с удовольствием вспоминают эти трудные дни. Но если в тех днях они поступали подлым образом, кроме стыда и срама ничего не испытывали, то они не любят грезить о них. Вот такие душевные сцены позволяют смоделировать возможность состояния души в новом измерении. Таким образом, от того как мы живем, как мы поступаем, как мы размышляем и переживаем, зависит то, в каких душевных сценах продолжится жизнь нашей души в будущем измерении.

Теперь о солипсизме и монадологии. Душа человека знает о других индивидуальных мирах опосредованно, через языковые и другие знаковые носители. Даже интуиция и парапсихологические постижения не являются непосредственными. Адорно говорил, что в наш век нет ничего непосредственного. Если развивать его мысль, то  можно сказать, что в нашем мире все обречены на опосредованность. Здесь никогда не было чего-то непосредственно данного. Когда мы видим что-то, видим его не непосредственно, а через луч, попадающий в наш глаз и вызванные им нервные сигналы. В этом смысле, в нашем мире никакая вещь по отношению к другой вещи не дана непосредственно. Всегда между ними есть промежуточные сигналы, атомы, волны. Только Бог, если Он есть, то по своему понятию, должен быть существом, не обреченным на опосредованность. Он по своему понятию – должен быть существом, которое все знает и видит без «посредников», без промежуточных средств.

Из сказанного мною раскрывается смысл учения монады Лейбница. Правда, он не выводил монадность каждой вещи из ее обреченности в опосредованные отношения. Но теперь мы можем обосновать странное учение Лейбница о монадах как раз из окутавшей любую вещь сети опосредованных связей. Каждый из нас суть монада, потому, что ничто не дано нам непосредственно, и мы не даны таким образом другим. Теперь также понятно и странное учение Шпенглера, Тойнби и других о замкнутости культур. Каждая культура закрыта в отношении к другим в силу того, что не может открыться им непосредственно (11).

Отсюда наш вывод: душа каждого человека в земной жизни и в жизни после смерти тела является монадой. Она по своей природе и в этой, и в той жизни соллипсична, ибо остается в себе и служит самой себе. В душе есть специальные психические или духовные «механизмы», позволяющие ей не томиться в земной жизни солипсизмом. Так, например, интенциональность в ней создает ощущение, что она может переходить во внешний мир. Любовь и ненависть создают ситуацию «я - она», «я - мы», «мы - они». Все они вписывают души в определенные дистанцированные структуры. Наша духовная жизнь часто структурирована в матрице, определяемой двоичными противопоставлениями «внутреннее/внешнее», «глубокое/поверхностное», «прямое/обратное» и т.п. При рождении ребенка Дух, который вездесущ, в этом организме, воспринимая разные картинки (ощущения, впечатления), трансформирует душу. И эта душа еще больше конкретизируется, производя вышеперечисленные оппозиции. Душа, формируясь так, иллюзорно освобождается от собственного солипсизма: забыв что-то, ей кажется, что она уронила это что-то. Ей кажется, что все время от нее что-то уходит вовне и что-то приходит во внутрь. Таким образом, душа ощущает себя как некий сосуд, находящейся внутри больших сосудов, т.е. внутри тела, космоса, времени и пространства. Но из психоанализа мы знаем, что никакое впечатление не уничтожается в ней, т.е. не выбрасывается из нее. Оно просто переходит на другие уровни психики, а оттуда дает о себе знать, например, в сновидениях, неврозах.

Стремление людей жить в больших городах - есть продукт стремления души освободиться от солипсизма, а стремление людей к природе, к уединению показывает, что солипсизм, все же глубоко укоренен в нашей сути. Интроверты Юнга, медитация йогина и буддиста показывают духовную силу солипсизма.

Этот солипсизм, замкнутость души в самой себе делает ее нерастворимой, не улетучивающейся как духи в других средах. В зависимости от опыта, полученного в земной жизни, в другом измерении душа пребывает или в состоянии Рая, или Ада, или же в состоянии, которое является симбиозом Рая и Ада. Исходя из наблюдений над нашим миром, можно предположить, что душа самоотверженных натур в другом измерении испытывает постоянное райское наслаждение. В нашем мире - не много людей, достойных  адских мук. Соответственно, в другом мире немного таких душ, постоянно испытывающих адские душевные  муки. Многие люди в этом мире живут серой жизнью, и являются ничем не примечательными. В другом измерении их душа повторяет свою земную суть. Поэтому этим людям стоит особенно задуматься над тем, как сделать свою жизнь и здесь, и там интересной, увлекательной, веселой и творческой.         

Еще раз о функциональном подходе к религиям

Сравнение религий с точки зрения истинности, чистоты - это путь в никуда. В каждой религии можно встретить чудотворцев, чудных исцелений и чудесного спасения. Каждая религия оперирует умными и выразительными дискурсами. Главное значение религиозных дискурсов не истина, а функциональные последствия. Душа нуждается в особых стимулах, чтобы она смогла творить добро и самоотверженные поступки. Душе все время требуются символы и идеи, которые не давали бы ей быть инертной на пути добра. Вот эта потребность является внутренней спонтанной активностью души, приводящей к ??разному роду религиозным представлениям. Они меняются в зависимости от того, в каком географическом пространстве, в каком историческом отрезке, в какой социальной группе  чувствует, мыслит себя душа. Конечно, в этих изменениях возможны «мутации», в результате чего душа от религии получает стимул на злодеяние якобы во имя спасения, во имя свободы. Но в каждой религии имеются душевные средства, механизмы (если эти термины применими к душе), которые заставляют оценить мутацию, выявить ее опасность, или позитивную возможность.

Главное в религиозных различиях мира не истина, а то, на что они стимулируют душу человека. Стимулируют ли на то, чтобы эта душа после смерти тела пребывала временами в райской умиротворенности, а временами в увлекательных размышлениях, или в духовных путешествиях по разным красотам, по разным удивительным «местам»? Стимулируют ли они  душу так, чтобы она вечно жила в мире видимостей, похожих на прекрасные сериалы, на прекрасную музыку с богатыми оттенками запаха и вкуса? Или  они по какой-то причине перестают так стимулировать, и потому обрекают душу на адские мучения, или на серое будущее?      

Не выясненные вопросы

    

В рамках моей теории о солипсической монадологии остаются открытыми многочисленные вопросы. Вот некоторые из них:

- Можно ли идентифицировать Дух с Богом, или солипсическая монодология есть, как Буддизм, вид атеистической религии (религии без Бога)?

- Что важное приводят солипсизм и монодология в эту теорию?

- Имеет ли в земной мир доступ Душа, которая пребывает в другом измерении?  

- Души участников войн и вооруженных конфликтов: какое воздаяние они получат за  участие в этих событиях после смерти, одинаковое, или различение справедливой войны и борьбы действует в дальнейшей судьбе души? (12). 

- В этом мире, где положительная ценность  явлений и поступков имеет сомнительный характер и подлежит  выяснению через дискуссии, или иной контекст: как сделать так, чтобы душа не была отравлена оставленными от них впечатлениями?     

Ответы на подобные вопросы требуют от автора спекуляций на новом уровне, поэтому продолжение следует…

Примечания

1. Aydın Talıbzadə. Əbühübb. B. 2015, s.231-233.

2.   A.Gölpınarlı. 100 soruda tasavvuf. İstanbul, 1969, с. 232.

3. Бах: Августин Аврелий. "Исповедь", кн. XI, гл. 17).

4. В буддизме такими атомами являются дхармы (см.: Щербатский Ф. И. – Философское учение

буддизма В кн.: «Восток – Запад. Исследования. Переводы. Публикация». М.: Наука, с. 228).

5. Средневековый Азербайджанский суфийский мыслитель Шихабеддин Шабустари утверждал: знай, что душа не разрушается с разрушением тела, ибо она не занимает какое-либо место. (См.: Sührəvərdi Şihabəddin Yəhya. İşıq heykəlləri. B. "Elm". 1989, s.22-23). Насиредддин Туси также утверждал, что дух не имеет частей, поэтому не уничтожается (См,: Nəsirəddin Tusi. Əxlaqi-Nasiri. B., 1980, s. 22-23, 37). Аналогичная мысль имеется и у Канта.

6. Зеркало было любимым символом сюрреалистов, а потом постмодернистов. Ленинская теория отражения также опиралась на этот символ. Суфийские мудрецы любили использовать зеркало как символ, в частности, для демонстрации неделимости Духа – как Солнце неделимо присутствует в осколках зеркала, так и Бог, оставаясь Единым, пребывает в любой точке (Шабустари).

 Между тем, зеркало имеет одно свойство, которое оставалось незамеченным любителями мистического символического языка. Оно, оставаясь неподвижным, показывает движение отображаемого предмета. Может, схожим образом и Дух (а также душа), оставаясь неподвижным, показывает движение?! Может движение Духа и души состоит в том, что они сами не двигаясь, показывают движение чего-либо, и только! Может, когда мы из-за переживаемых чувств попадаем из одного состояния в другое, в действительности, наша душа не меняется, а меняются представления, картинки в ней?!

Может и Бог, как Абсолютное Сущее, пребывает вне движения. Он кажется двигающимся из-за того, что просто, как зеркало показывает картину движения бытия?! (Ниязи Мехти. Свернутые дискурсы обо всем. Из философско-культурологических, эстетико-лингвистических, и религиозно-атеистических размышлений. Palmarium Academic Publishing. 2017, с.20)

7. При такой аргументации теряет свою убедительность и существование пространства. Основной его особенностью считалась протяженность, а это возможно при наличии одновременного существования точек. Если физического времени нет, значит, и одновременности нет. Кантианское утверждение об априорности времени и пространства, таким образом, получает новое подтверждение. 

8. См.: Витгенштейн Людвиг. Философские работы, ч. II, М.: Гнозис, 1994, с.8. На азербайджанском языке “varmaq” означает войти во что-то, а бытие передается словом “varlıq”. Отсюда наш вывод: бессознательное философствование в нашем языке мысли бытие как включенность, вписанность в какую-либо сетку отношений (См: Azərbaycan bilinmələrindən sezilən nəsələr (nəsnələrlə nəsələr arasında). B., Qanun, 2003, s.34-36)  

9. Формулировка, встречающаяся у Канта и Достоевского.

10. Здесь мы не будем разбирать сложные ситуации, многосторонне изображенные в мировом искусстве и теоретизированные в многочисленных философских, психоаналитических построениях. Речь идет о тех случаях, когда человеческая душа становится ареной борьбы добра и зла, мчится между разными крайностями морали и политики. С точки зрения предложенной нами модели они должны стать предметом специального исследования. Это же относится к тем случаем, когда выдающийся человек разрушает общественный порядок, или запускает переоценку ценностей, тем самым вызывая у большей части современников ненависть и неприязнь к себе.  

11. К такой интерпретации монады подтолкнул меня анализ образа параллельных миров в романе Камала Абдуллы «И некого забыть…» (см.: Niyazi Mehdi. 110 nəsnə. B.: 2014, c.336.

12. Можно предположить, что все зависит от морали и поступков воина. Если, даже по воле судьбы, ему пришлось быть на стороне захватчиков и угнетателей, стыд или попытка сохранения облика благородного воина помогут душе своими оставившими  в ней след впечатлениями, и как-то снизят накал адских переживаний после смерти. Поэтому, когда не представляется возможным пацифистское (мирное) решение конфликта, гуманистические традиции вводят различные рекомендации участникам вооруженных конфликтов: избегайте убийства мирных людей и уважайте права пленников. С точки зрения этой проблемы  большое значение имеет наставление Кришны Арджуне в книге «Махабхарата», где советуется  следовать своей дхарме - долгу воина. В Библии и Коране также встречаются многочисленные сентенции,  призванные сделать так, чтобы при необходимости войны, душа полностью не погрязла в адских грехах. Это тоже симптоматично.

• Чингиз Абдуллаев идет на поправку
• В Баку пройдут Дни культуры Кыргызстана
• В Баку завершился II фестиваль канона -ФОТО-ВИДЕО