Джаван Зейналлы: «Музыканты и в спорте играют красиво, как на фортепьяно» - ФОТОСЕССИЯ

Редакция Vesti.Az представляет читателям новую рубрику «Как молоды мы были». В рубрике будет сделан экскурс в раннюю молодость известных нам людей, гостями рубрики будут писатели, поэты, люди искусства, политики и спортсмены.
Одним словом, люди, которых мы хорошо знаем, уважаем и любим. Как прошла молодость? Какие мгновения были яркими? Какой след оставила первая любовь? Ответы на эти и другие вопросы, связанные с молодостью вы узнаете от этих людей. Продолжает эту рубрику интервью с известным музыкантом Джаваном Зейналлы.

- Джаван муаллим, часто вспоминаете студенческие годы?

- Студенческая жизнь у меня очень растянулась. Поступил в АЗИ, проучился год, но мне пришлось не по душе. Я был молод, мог ошибаться, сомневался, искал свой путь.

- Родители не был против того, что вы бросили учебу?

- Родители меня очень любили и поддерживали. Потом поступил в музыкальное училище Асафа Зейналлы, автоматически став старше всех на три года. А после музучилища попал в Консерваторию. Поэтому я и превратился в настоящего профессионала.

Эта длительная учеба стала основой, при том очень хорошей. Многие учились вместе со мной, но их почему-то нет. Видимо, нужно хотеть учиться и иметь талант. И нельзя сказать, что с учебой у меня все складывалось удачно.

В АЗИ мне попался педагог, который меня просто уничтожил. Я стал готовиться к первым экзаменам, и вижу, что у меня все хорошо получается. Я прекрасно чертил. Не нравилось, но получалось. Но когда я показал чертеж педагогу, он свернул его в трубку и стал смотреть через него на потолок. Оказывается, он надо мной издевался, да еще при всей аудитории. Это окончательно вынудило меня уйти. Но ведь это не педагог, это все Сверху, создали ситуацию, что бы я ушел и занялся музыкой.

Но и в училище было не все гладко, однажды меня выгнали из класса. Я проходил «гармонию». Я нашел аккорды в прелюдии Кара Караева и использовал в своем упражнении. Педагог посмотрел и говорит: «Что это вы написали так безграмотно». Я отвечаю: «Вот это я взял у Кара Караева! Что вы скажите теперь, если это сделал великий Караев?». А он просто выгнал меня из класса. И вот я вышел обиженный. За что? За Кара Караева!

- Не появлялось мысли снова уйти?

- Нет, музыка захлестывала. Я ходил на концерты, в оперу, у меня все проходило. Это было мое лекарство, очищавшее душу. А в АЗИ этого не было.

Да и проблемы с учебой были у многих талантливых людей. Многие не знают, что у Муслима Магомаева во время учебы в музучилище была одна пятерка и все тройки. И все-таки талант пробивается. Я знаю многих отличников консерватории, и их учителя любили. А как кончают консерваторию - исчезают, словно их и не было. В чем дело? Значит, нет таланта. А талант надо уметь увидеть. По идее для этого и существуют педагоги, что бы заметить одного из 10, который, может, неопрятно одет, замкнут. А талантливые люди бывают часто стеснительные и замкнутые. Их трудно различить, для этого нужно быть самому талантливым. К сожалению, у нас стригут под одну гребенку, кто-то оттарабанит ему ставят пятерку, другому - двойку, хотя все совсем наоборот.

- Вы действительно были замкнутым?

- Очень. Вы не можете себе представить насколько. Я дома стеснялся играть на пианино при родных. Когда я был один - пожалуйста, но если узнавал, что слушают - переставал играть. И никогда не мог подумать, что со временем стану известным певцом и джазменом. Это дорога очень тернистая и тяжелая. Но когда ты идешь с Богом - он тебе помогает. Просто надо быть благодарным. И при каждой удаче обращаться к Богу.

- Природная стеснительность не мешала дружбе?

- Я дружил с ребятами, с которыми жил в одном дворе. Играл в футбол, в настольный теннис. И все знали, что Джаван забьет первый гол. Мне

не терпелось открыть счет, а потом уже успокаивался и играл ровно. Я всегда забивал технично и красиво. Мне даже говорили, «он играет в футбол как итальянский футболист». Музыканты и в спорте играют красиво, как и на фортепьяно.

У нас с ребятами была своя скамейка, сидели, рассказывали анекдоты. Любили футбол, спорт. С Беш мяртябя пешком ходили на Центральный стадион. Мы знали место, где не было милиции, перелезали и смотрели футбол. И вы не можете представить, какое наслаждение получали! Правда, многие курили, а я всегда не любил дым сигарет. В этот период я как раз учился в музыкальной школе, которая сейчас носит имя Вагифа Мустафазаде.

- Как вы с ним подружились?

- Сблизились с Вагифом в 1962 году. Собирались дома в Ичери шехер. Общались, играли. Но у Вагифа вся жизнь проходила в беготне: он буквально пробегал. Как играл, так и ходил. И постоянно рядом с ним 3-4 человека. А я человек стеснительный. Мне нужно было поймать момент, когда он один, а одного поймать почти невозможно. Порой он в окружении поклонников приходил в музучилище, играл на рояле. И вдруг открывается дверь, входит уборщица тетя Женя и метлой выметает его из зала. Вот, заметьте, кто обычно выгоняет великих людей (смеется).

Эта уборщица была странная женщина, вечно читала ученик по химии. Когда мы ее спрашивали: «Вы будете поступать?», она отвечала: «не мешайте мне заниматься!».

Вагиф был старше меня, это усугубляло мое положение, я и к младшему в то время мог подойти, лишь пересилив себя. Я ведь тогда не представлял, что буду работать с великим Рашидом Бейбутовым, замечательным ансамблем «Гая». А пока я просто учился и стеснялся показывать свои таланты окружающим.

- А вечером начиналась другая жизнь?

- Дома, в семье. Тем более что повезло: наш балкон выходил на кинотеатр «Улдуз» и все фильмы мы смотрели бесплатно, да еще соседи приходили и друзья. Получалось что-то вроде частного киноклуба. Я специально купил за 21 рубль театральный бинокль. На втором сеансе, когда поток машин редел, прекрасно можно было расслышать диалоги актеров.

Ну и, конечно, продолжал заниматься спортом, общался с ребятами во дворе. У нас по соседству жил Заур Нурулаев, бас, он учился в Консерватории. Но он почему-то стеснялся говорить ребятам, что поет. И вдруг я услышал такой красивый бархатный голос. Я даже подумал, может, это пластинка. Подошел к Зауру во дворе, когда он в очередной раз обыгрывал всех в теннис со счетом 21:0. «Зорик, я слышал с вашей стороны такой красивый голос, может, у кого-то есть пластинка?», - обратился я к Зауру. Он мне на ухо шепнул: «Это я». Потом мы поднялись к нему домой, Зорик пел, а я ему аккомпанировал. У него был замечательный голос.

- Удивительно теплое отношению к чужому таланту. Это такая редкость…

- Надо уметь восторгаться. Возможно, если бы я тогда не подошел к Зауру, все сложилось бы иначе. Это он первый сказал: «У тебя тоже, кажется, есть голос». Я отнекивался. Но он все-таки привел меня во Дворец культуры 26 Бакинских комиссаров. Там был хор в 40 человек, художественным руководителем которого являлся Эдуард Беглярович Новрузов. «Я пойду домой», - засмущался я. Но Заур удержал за руку: «Ты будешь петь». И вдруг Эдуар Беглярович, прослушав меня, заявляет: «Вы знаете, у вас баритон, садитесь к баритонам».

Я был счастлив, что 3 раза в неделю буду приходить и петь классику. И вдруг через месяц я почувствовал, как прорезается голос. Но я его нигде не мог показывать, стеснялся, а в хоре не слышно. В хоре можно петь даже при отсутствии голоса. Прошло полгода, один из солистов уехал, и меня попросили подготовить партию Великого инквизитора из «Дона Карлоса». Через 2 месяца концерт, мне 20 лет, я загримирован под 90-летнего старца.

- Родители, наконец-то, присутствовали в зале?

- Я родным не сказал, помню только, была японская делегация, все аплодировали. Отец услышал, как я пою гораздо позднее. Когда я стал студентом первого курса Консерватории, у меня произошел спор с педагогом и он в качестве последнего аргумента заявил: «Ты папу позови, я с ним поговорить хочу». Папа пришел, и я впервые спел перед отцом. И он был удивлен моему голосу.

Я в тот период учился, сначала надо что-то делать, а потом показать. Я был очень критичен к самому себе. А потом, уже через пару лет, собираясь в хоре, мы открывали окна и начинали распеваться в клубе. И вдруг услышали потрясающий голос! Неподалеку жил тогда еще совсем молодой Магомаев, а он любил соревноваться - услышал хор, открыл окно и напустил на нас свой голос. Эдуард Беглярович тогда сказал: «Что за хулиганство!». К Магомаеву тогда тоже относились критично, ругали. Ему тогда было 22-24 года. Но мы его понимали и не сердились на то, что он нас заглушает: он слышит, и ему тоже хочется петь, он открывает окна, чтобы заявить: послушайте, я тоже здесь!
Как раз в это время восстановили Азербайджанскую государственную капеллу и руководителем назначили Эдуарда Бегляровича, и почти 90% пришли из нашего хора туда. И я стал петь в капелле. У нас начались совсем другая, гастрольная жизнь.

- Приходилось прерывать учебу в Консерватории?

- Я тогда еще был в училище, нам давали письмо для директора, освобождающее от занятий.

- Наверное, начались постоянные застолья?

- Я не очень люблю компании, где много курят или пьют. Больше предпочитал отдых на природе. На гастролях я все время спрашивал, как можно выехать на природу. Мне объясняли: сесть на трамвай, на седьмой остановке выйдете к озеру. И действительно, я брал с собой книгу и отдыхал на природе, под щебет птиц.

- Первая любовь тоже случилась в хоре?

- У нас были замечательные девочки. Конечно, мне попадались хорошие люди. Но мои романы больше связаны с гастролями. Мне писали столько писем со всего Советского Союза. Артистов тогда очень любили. А сейчас так много артистов, противных, наглых. И они фактически отбросили эту любовь, это благоговейное, уважительное отношение...

Вот так проходила моя молодость. А потом уже пошла работа с Рашидом Бейбутовым, и снова гастроли, гастроли, гастроли…

Ирада Багирова

• После скандального развода Джонни Депп возвращается в кино
• Меру Бучи передали постер азербайджанского художника
• На берегу Каспийского моря создается одно из самых зеленых мест на планете-ФОТО