«Я не боялся. Что такое крыса по сравнению с армянами?..»

В течение нескольких недель мы знакомили читателей с трагедией тогда еще 20-летней девушки на русском языке не только с целью довести всю правду о зверствах «мирных» армян в отношении беззащитной азербайджанки (http://vesti.az/news/214808#ad-image-0 ). Далее появилась серия материалов в котором речь идет о трагедии еще одной семьи, которая стала жертвой армянского фашизма два раза в течение 4 лет (http://vesti.az/news/218008 ). Мы преследовали и другую цель: быть может наши современные режиссеры, в большинстве своем снимающие бездарные сериалы, которые вынуждают все больше азербайджанцев подключаться к кабельному телевидению, заинтересуются этой историей. Ведь эти материалы практически готовые сценарии для фильма.

В Азербайджане немало состоятельных людей, которые могли бы спонсировать съемки подобных фильмов, причем, даже при необходимости с участием голливудских актеров.

И в случае, если все же хотя бы один такой фильм будет снят, участие его в международных кинофестивалях раскроет глаза мировой общественности на армянский фашизм. Ведь это не выдуманная «геноцидальная история», а история жизни реальных людей, которые живут в Баку.

Мы со ссылкой на lent.az вновь будем знакомить читателей с очередной трагедией  - гитариста из Ходжалы Валеха Гусейнова. Кстати, имя одного из героев этой трагедии проходит и в истории с Дурданой Агаевой.

Часть IV (начало: http://vesti.az/news/219824 , http://vesti.az/news/220726 , http://vesti.az/news/221438  )

- Вы сказали, что отец Саадет тоже был захвачен армянами. Был ли он среди тех, кто содержался в аскеранском отделении милиции?

- Нет, его держали в Ханкенди. В Аскеране вместе с нами был ее дядя Алемдар-киши. Его сын Эльбрус также был захвачен в плен, но его держали в другом месте.

- Как вам запомнился Алемдар-киши?

- Он был ранен. В камере на полу лежали двое пожилых, которых сильно побили, - Алемдар и Магомед-киши. Магомед все повторял: «воды, воды». Я не мог говорить, так как кровь, стекая с ран на голове, попадала на лицо и в рот и спекалась, и поэтому раздвигать губы становилось невозможно. Произнести несколько слов удавалось только после побоев, когда волей-неволей кричишь от боли, и губы разлипаются…

…В камеру, оглашаемую стонами зверски избитых пленников, вошел один из надзирателей. Валех еле слышно произнес: «Дайте ему воды, пожилой человек…» Надзиратель пнул Валеха несколько раз и вышел, хлопнув дверью, но вскоре вернулся:

- Ты, гитарист! Хочешь, чтобы мы им воды дали?

- Да.

- Тогда мы побьем тебя, - но с твоего согласия! – а потом дадим им воды. Идет?

- Ладно, бейте, но дайте…

- Валех, сынок, зачем так делаешь? Не хотим воды, не нужно… - с трудом выговоренные слова Алемдара-киши прервал лязг захлопнутой двери за надзирателем, который выволок Валеха из камеры.

- Меня избили, а потом им дали воды, - продолжал Валех.

- Сколько?

- По два стакана каждому. Дай бог им здоровья.

- Пожилых тоже били каждый день?

- Нет, их побили один раз, но так побили… Нас, молодых, били ежедневно. Дни были похожи один на другой – побои, истязания. Я не помню всех деталей, в памяти остались только отдельные моменты.

- Если можно, поделитесь с нами..

- Меня уложили в комнате с печью. Печь была раскалена докрасна. Втайне от армян Дурдана натянула мне на ногу носок. Помню, что она сняла носок со своей ноги и надела на мою…

- Она надела на вас пиджак своего брата.

- Пиджак немедленно отобрали, но носки оставили. Возможно, просто не обратили внимания. Дурдану и нескольких других обменяли, а мы остались.

- Сколько дней вы находились в отделе милиции?

- До 6 марта. И каждый день побои, пытки, издевательства. 6-го мне заявили, что меня решили продать за хорошие деньги. Меня кинули в «УАЗ» и отвезли в урочище Ханабад, что между Аскераном и Агдамом.

- А других заложников с вами не было?

- Нет. Я не мог передвигаться, и поэтому они приволокли и бросили меня в машину, как тюк, а когда доехали, точно так же, взяв с каждой стороны, отнесли и бросили на одном из постов.

- Можете описать это место?

- На середине склона построили помещение для отдыха, длиной метров 10-12, шириной три-четыре метра. Железная дверь, сверху засыпано землей. Никто не знал, что здесь такая постройка имеется. В то время нашим и в голову не могли прийти такие вещи. Даже желобок устроили для протока воды: с одной стороны умывальник, с другой туалет.

- А внутри?

- Один из армян перенес туда домашний скарб, боясь обстрела «градами» из Агдама.

- И сколько времени вы там провели?

- В тот же день шестого марта этот блиндаж атаковал отряд Ала Ягуба. Я лежал в том же положении, как меня бросили, двигаться не в состоянии, слышу стрельбу. Внезапно дверь открылась, и меня стали бить нечеловечески. Один навел на меня автомат и хотел пристрелить, но другой помешал, сказал «турки в двухстах метрах, услышат выстрел». В общем, побили меня прикладами автоматов, а потом заперли дверь и ушли…

- А потом?

- Они бежали. В тот день наши взяли этот участок. Я слышал их голоса: «Эй, Вугар, скажите ребятам, чтобы шли с этой стороны…»

- Что вы тогда почувствовали?

- Когда донеслись голоса наших, я подумал, что вопреки всему спасся. Но хорошо это или плохо, я не мог сказать. Жизнь уже потеряла для меня всякий смысл, и я больше всего хотел умереть, но они не убивали меня, хотя я каждый день просил их. С нами был парень по имени Мурадхан, которого не мучили, и он рассказал мне, что как-то ночью я до утра упрашивал его придушить меня.

- Значит, сами вы ничего не помните?

- Припоминаю смутно.

- А Мурадхана почему не били?

- Там у некоторых среди армян были знакомые. И потом, их не продали. Если и били, то слегка. Согласитесь, что одно дело, когда заложника пару раз пнут ногой, и совсем другое – глядя в глаза, наносят удары ножом.

- Вас и ножом кололи?

- В правую ногу. Как-то после очередной колотушки мы лежали обессиленные, неожиданно вошли в камеру и полоснули ножом по ноге ниже колена, а потом прижгли раскаленным шампуром... Железо вошло в ногу сантиметра где-то на два-три. Потом рана разрослась и охватила всю ногу…

- А еще кого-нибудь в камере ножом ранили?

- Эльхана ударили прямо в область сердца, нож вошел сантиметра тоже на два-три… Очень плох был, в тот день я отдал ему стакан чая, который мне принесли…

- Вам чай давали?

- Приносили что-то в железных стаканах, отдавало чаем.

- А еда?

- О еде речи не было.

- Эльхан жив?

- Нет. Однажды его выволокли из камеры, и с тех пор мы о нем не слышали. До сих пор неизвестно, что с ним стало. Была у него семья, распалась – жена была другой национальности, ушла, бросив детей. Есть у него дочь, если не ошибаюсь, Нигяр звать, очень хорошая девушка, жила в Нафталане, сейчас не знаю где…

- А сколько лет было Эльхану?

- Лет на четыре-пять старше меня. Мы вместе выросли.

- Дурдана в своем рассказе упомянула одного предателя, сына учителя.

- О нем я говорить не хочу. Его отец позже пришел к нам… Этот человек преподавал моему отцу и матери, потом мне… Просил пощадить его сына ради него. Мол, один сын погиб, а если и этого убьют, жить незачем… Что тут скажешь?

- А что произошло с другим его сыном?

- О нем ничего не известно – жив ли, мертв ли, никто не знает. Вот такая трагедия человека – одного сына нет, а другой вот так… Посмотри – отец Мубариза Ибрагимова гордится сыном, а тот учитель, имени которого я не хочу называть, ходит, стучится в двери, просит у ходжалинцев прощения за сына. Разве прощение изменит что-то?

- Когда наши бойцы пришли, они узнали о вашем присутствии?

- Я был не в состоянии даже подняться на ноги, не то чтобы постучаться. Хотел закричать, но и на это сил не было. Хотелось постучать чем-то об пол, но рук своих не чувствовал. Только глаза видели, и уши слышали. Через щели в стене видел, как горят финские дома. Знал, что вокруг наши, но что толку… Я не мог каким-то образом дать им знать о своем пребывании, да и им в голову не могло прийти, что у них под носом такой бункер. Вокруг горели дома, я ждал, чтобы огонь достиг бункера. В общем, я пробыл там шесть дней. Наши же продержались на том участке всего день.

…Спустя шесть дней открылась дверь, вошли несколько армян, весело перешучиваясь. Заметив, что Валех шевелится, они пришли в секундное замешательство: «Как же ты, сукин сын, за шесть дней не подох?!» Они положили Валеха на старый палас, который нашли в углу, и вынесли из бункера. Впервые после девяти страшных дней в камере отделения милиции в Аскеране и шести дней в бункере Валех вдохнул свежий воздух. К тому же дело было 12 марта, когда в горах Карабаха уже ощущается дыхание весны. Враги поднялись на вершину метрах в ста от убежища, а потом раскачали палас и отпустили с одной стороны. Валех покатился по склону вниз. Наконец, он скатился в ручей, протекающий у подножья. В этот момент он оглянулся назад – враги свернули палас и уходили восвояси, продолжая весело перешучиваться. Валех собрал остатки сил и стал двигать конечностями, стараясь вылезть из ручья. Он не помнил, как оказался на траве и потерял сознание…

- Там я провел ночь, - продолжал свое повествование Валех, - а наутро они опять появились, удивились, что я все еще жив. От холода я не просто дрожал, а трясся всем телом, так что четверо-пятеро не могли удержать меня. В таком состоянии меня притащили обратно в тот блиндаж и оставили там. Опять я один, руки связаны грязной тряпкой, которая присохла к ранам и ожогам на руках, причиняя нестерпимую боль. Очень хотелось воды, внутри все горело. Я уже сказал, там был собран домашний скарб одного армянина, жителя Аскерана. Я кое-как пододвинул к себе одну из банок, которые стояли под кроватью, с большим трудом открыл крышку. Думал, это компот, а оказалось – коньяк. Банка была трехлитровая, выпил где-то половину… Забылся сном, проспал сутки, как потом выяснилось. На следующий день меня опять отвезли в Аскеран, в милицейское отделение… Опять стали бить. Выволакивали на площадку для прогулок арестованных, там избивали всех пленных. На этой площадке они убили Фаика, брата Яшара. Яшара тоже очень сильно побили, но его отпустили ради маленького сына. Фаика же убили почти рядом со мной…

- Большинство ходжалинцев, с кем я беседовала, тепло вспоминают Фаика.

- Когда меня били в одном конце площадки, на другом тоже били кого-то другого. Потом меня уволокли оттуда, и в этот момент раздался выстрел. На следующий день я узнал, что это застрелили Фаика.

- Как же вы узнали об этом?

- Спросил, кто это был. Сказали – не знаем. Тогда я сказал, чтобы отвели меня к нему. Он лежал ничком, кровотечение было слева. Я не понял, куда пуля вошла. Его повернули, и я узнал глаза. Мы с ним вместе росли…

- А потом?

- Меня в очередной раз сильно побили и притащили в одиночную камеру. Я был в таком состоянии, что организм уже ни на что не реагировал, фактически не действовал. Лежал так, как меня бросили. Была ночь, и я задремал, когда послышались шаги. Хотел открыть глаза, но не мог. Связанные и перевязанные руки лежали на бетонном полу, хотел положить их на грудь – не смог, не хватало сил. Так и валялся обессиленный на сыром бетоне. Чувствую, что меня схватили за локти и колени, но не могу открыть глаза и посмотреть. Но знаю точно, что в камере никого нет, ведь если бы кто-то вошел, железная дверь открылась бы, и я проснулся. И тем не менее кто-то некоторое время держал меня за локти и колени, а потом послышалось постукивание. Я открыл глаза – никого не вижу.

- Страх был?

- Нет. Кто бы это ни был, хуже армян никого быть не могло. Когда после истязаний меня бросали обратно в камеру, появлялась крыса и слизывала кровь с моих ран, перепрыгивала через меня взад-вперед. Я лежал без движения, потому что не мог пошевелиться. И – не боялся. Что такое крыса по сравнению с армянами?..

- А постукивание? Тоже крыса?

- Нет. Спустя час после того постукивания опять послышались те же шаги. На этот раз я смог открыть глаза…

(продолжение следует)

Вусаля Мамедова

• «Газпром» подал иск к австрийской нефтегазовой компании OMV
• В МИД РФ прокомментировали визит генсека НАТО на Южный Кавказ
• В Армении может быть приостановлено вещание российских телеканалов