«Оператор «Останкино» бил меня со словами: «Кто тебя спрашивал, что происходило в Ходжалы?!»»

Со ссылкой на сайт lent.az, в рубрике «Лагерь для пленных» мы продолжаем публиковать воспоминания азербайджанцев, которым 23 года назад выпало стать очевидцами трагических событий в Ходжалы. Эти люди пережили геноцид, и лишь благодаря стечению обстоятельств уцелели. Сегодня они живут среди нас, ничем не выделяясь среди окружающих, но нося в себе груз перенесенного ужаса. Мы должны разделить с ними этот груз, и не только из человеколюбия, дабы облегчить это бремя, но и для того, чтобы все знали о происшедшем в ту далекую теперь уже зимнюю ночь в Ходжалы. Ибо если о войне забыть, она повторится…

Часть III (начало: http://vesti.az/news/246778#ad-image-0, http://vesti.az/news/248400)

Женщина приблизилась к «Ниве», где находился Эльбрус, и стала расспрашивать его о родителях и родственниках.

- Моего дядю там, в Кельбаджаре хорошо знают, Салман Салманов…

- Директор сельпо?

- Да, он самый.

- Они с моим отцом друзья. Я дочь Бахрама.

- Райснаба Бахрама?

- Да.

- Его дочь Севиндж была учительницей.

- Это я и есть.

- Как же вы оказались здесь?

- Наше село Агдабан захватили, нас тоже взяли в плен, а теперь везут обменивать. А вас?

- Нет, пока не обменивают. Вот с дядей дали поговорить…

- Погоди минутку… - с этими словами она поспешила к автомобилю, на котором приехала, и вскоре вернулась, неся немного хлеба и зеленого лука. – Вот это нам дали поесть. Нас обменивают, а ты подкрепись… Никто не знает, сколько тебе еще тут оставаться.

Эльбрус под сочувственными взглядами учительницы за считанные минуты покончил с хлебом и луком. Потом спросил, кто те, с кем вместе ее привезли.

- Наш учитель Совет, а рядом его дочь. Тоже из нашего села.

Эльбрус не мог оторвать взгляд от девушки, стоявшей рядом с отцом, - она была очень красива. Позже он услышал, что по возвращении из плена она покончила с собой, бросившись со скалы…

Они с Севиндж попрощались. Она вернулась к машине, Эльбруса же повезли обратно в аскеранскую тюрьму. Начальник тюрьмы Бабаян приказал бросить его в изолятор, и Эльбруса приволокли в кромешно темное помещение. Это оказалась тесная даже не камера, а клетушка, в которой даже ноги вытянуть было невозможно. В темноте он нащупал что-то мягкое, похожее на подушку, и хотел было сесть на нее, как все тело стало чесаться – подушка кишела вшами. Так прошла неделя; дверь не открывалась, а смену дня и ночи Эльбрус определял по гулу генератора.

В какой-то момент Эльбрус, решив, что он всеми брошен и позабыт, сильно приуныл. Он заснул, и ему приснился некий благообразный старец в белом одеянии, в чалме, с посохом (тростью), который подбодрил его: «Не бойся, сынок». От этих слов Эльбрус проснулся, охваченный страхом; он в смятении старался понять, был ли это сон, или же начало помешательства, и стал молить Бога укрепить его разум.

Не прошло и часа, как дверь отворилась, и надзиратель направил на него фонарь. Заметив, что пленник шевелится, он удивленно воскликнул:

- Вот это да, ты не подох еще?! Поднимайся, домой идешь.

Эльбрус уперся обеими руками в стены и попытался встать, но упал. Ноги, целую неделю остававшиеся неподвижно сложенными, не слушались его. Тогда надзиратель вызвал двух осужденных и приказал им отвести Эльбруса вниз. Во дворе находились несколько военных и какая-то женщина, которая при виде пленника обратилась к начальнику тюрьмы:

- Это и есть он?

- Да…

- На что он мне? Это же труп!

- Других нет. Да ты не смотри, он неделю в карцере провалялся, откормится еще.

- Ну ладно, раз выбора у нас нет, кидайте его в машину.

Военные бросили Эльбруса в «уазик», который был ему, как и другим жителям Ходжалы, хорошо знаком, поскольку прежде принадлежал одному из жителей городка.

…Его привезли к какому-то дому; дверь открыл пожилой человек, который оглядел Эльбруса оценивающим взглядом, а затем указал военным комнату, где пленник будет размещен. В этой маленькой комнатке его внимание привлек старый сервант, такой же, какой он с детства видел дома. И здесь, как в большинстве карабахских домов, в стеклянных дверцах серванта были выставлены фотографии почитаемых в этих местах сейидов. Все это вызвало в нем наплыв чувств, и на миг ему даже показалось, что его обменяли. Но тут же фотография армянского католикоса Вазгена во втором окошке серванта вернула его к жестокой реальности. На настенном календаре стояло 25 апреля.

Услышав, как хозяйка ворчит по поводу того, что к ним привезли «полумертвого турка», Эльбрус, бессильно лежавший на диване, с трудом выговорил:

- Если взять орехи и смешать с медом, они и мертвого оживят…

Эльбрусу все еще оставалось непонятным, почему его привезли в этот дом и отдали занимавшей его пожилой армянской чете. Здесь его никто не мучил, напротив, впервые после двух месяцев истязаний он помылся в бане, хозяин дома дал ему чистую, хоть и поношенную одежду, его постриг и побрил парикмахер. Той ночью Эльбрус впервые после двух месяцев спал не на бетонном полу, а в постели. Но ему ни слова не говорили, и он по-прежнему не знал, что его ожидает, теряясь в догадках.

Как-то рано утром хозяйка по имени Марго поставила у кровати Эльбруса столик, на который поставила сосуд с орехами, смешанными с медом, трехлитровый баллон с коньяком и стакан:

- Я нашла то, что ты хотел. Орехи найти оказалось трудно, пришлось обойти несколько домов. Каждое утро, проснувшись, съедай ложку этой смеси и запивай коньяком – тогда быстро поправишься. Помни: ты должен побыстрее выздороветь. Я не могу тут сидеть и смотреть, как ты умираешь.

С этими словами она вышла. Эльбрус стал делать так, как ему сказано, и менее чем через неделю состояние его значительно улучшилось. Он по-прежнему ходил с тростью, но уже чувствовал некоторый прилив сил…

- Мой сын Эдуард Хачатурян в плену. Чтобы освободить его, мы нашли заложника-турка, и теперь хотим обменять на моего сына. Мой сын пошел в бой добровольцем, как все мужчины, он тоже отправился на войну. Я мать, и, как все матери, не хочу войны. Мои внуки ждут своего отца…

Когда Марго говорила все это съемочной группе российской телекомпании «Останкино», Эльбрус понял причину своего пребывания в этом доме. Журналистка компании была русская, а оператор армянин. Эльбруса усадили за стол так, чтобы его трость не попадала в кадр, после чего журналистка протянула ему микрофон:

- Ваше имя?

- Аббасов Эльбрус.

- Откуда вы?

- Из Ходжалы.

- Почему ты воевал против армян?

- Я был студентом, учился в Баку. Приехал в Ходжалы и не смог вернуться, так как город находился в блокаде. После аварии вертолета был закрыт и воздушный путь…

В этот момент оператор резко подскочил к Эльбрусу и ударил его так, что он вместе со стулом повалился на пол.

- Кто тебя спрашивал, что там происходило в Ходжалы?! Что значит – город был в блокаде? Какая там … авария вертолета? Говори только то, о чем тебя спрашивают! – заорал он вне себя.

- Не надо, не бей! Я еще не все спросила, - пыталась журналистка урезонить своего разбушевавшегося коллегу по цеху, но безуспешно. Тогда она резко закричала:

- Идиот! Пойми, что его бить нельзя! Хочешь, чтобы лицо на кадрах было изранено? На чьей ты стороне, а? Вот закончим съемку, тогда и покажешь, какой ты сильный…

Эти слова несколько отрезвили оператора:

- Вставай, мразь! Садись и говори то, что нужно. Не можешь – другое дело, я напишу, и будешь читать по бумажке. И попробуй только хоть слово от себя. Никто тогда не вырвет тебя из моих рук!

Спустя несколько минут продолжили:

- Сколько дней вы живете в армянской семье?

- Десять дней я здесь и чувствую себя как в своем доме. Меня кормят завтраком, обедом, ужином.

- Если вернетесь обратно, опять пойдете в бой?

- Лучше умру, или покончу с собой…

После того, как съемочная группа завершило свое дело, Эльбрусу дали возможность вновь лечь на диван.

- Несколько слов о семье, у которой вы жили.

- Очень уважаемые люди. Как у нас сейиды, которых почитает вся округа, у которых дом как место паломничества. В Ханкенди все очень любили их.

- Большая семья?

- Пожилые муж и жена. Их невестка жила по соседству, а двух ее маленьких сыновей растила ее мать.

- Был ли над вами какой-то особый надзор?

- В маленькой комнатке, где меня держали, дежурили по очереди двое военных. Часто по вечерам охранник засыпал. Все равно я не мог ходить, куда же сбегу? Иногда предлагали сыграть в нарды. Я выигрывал, и они со злости принимались меня бить…

- Вы сказали, что до оккупации Шуши они все жили в подвалах.

- Я сам видел. Однажды во время бомбардировки забрали меня с собой в подвал. Женщина настояла: вдруг, мол, с турком что-то произойдет, не сможем выменять сына. Тогда я увидел, что это не просто подвалы, а основательные такие бомбоубежища. Полы и стены из мрамора. Один зал для школьных занятий, во втором шьют военную форму, с той стороны готовят еду. Иными словами, чувствуется, что туда спускаются не просто от бомбежки к бомбежке, там все устроено для повседневной жизни. Все было точь-в-точь как в фильме «Стон», когда при звуке пушечной стрельбы все бегут в подвал. Они уходили, а я оставался один. Однажды, когда начали стрелять из пушки со стороны Шуши, меня отвели в баню. С собой вести не хотели, рискованно…

- Почему?

- Могли убить. Боялись не за меня, конечно, а того, что сына не получится выменять.

- Значит, люди, у которых вы жили, обходились с вами мирно, не так ли?

- Они меня не мучили. Жили они трудно, часто куска хлеба не было. Их беспокоило одно: чтобы я поскорее поправился, и они могли бы обменять на своего сына. Но вот сестра их невестки по имени Гаяне очень сильно изводила меня.

…С появлением в доме Эльбруса Гаяне стала часто наведываться сюда. Она была примерно одних лет с Эльбрусом, очень красивая. Гаяне изобретала самые различные приемы и каверзы, чтобы как можно больше помучить пленника, сделать его дни в этом доме невыносимыми. Но хуже всего, пожалуй, были нарочито-циничные оскорбления сейидов – святых, чьи фотографии были выставлены на серванте. Пораженный тем, что Гаяне как-то плюнула на эти фотографии, Эльбрус долго не мог прийти в себя, поскольку думал, что если фотографии выставлены на видном месте, то это знак почитания. Вечером после ужина он решился расспросить об этом хозяина:

- Дядя Саша, нельзя ведь так, у вас на серванте фотографии наших самых почитаемых сейидов.

- Не твоего ума дело, турок. Мы их тоже почитаем.

- Но Гаяне прохаживается тут мимо, издевается над ними, ругает, оскорбляет. Ведь это грех большой. Мы делаем пожертвования на их имя, а вы плюете на них….

При этих словах хозяин поднялся и дал Эльбрусу такую оплеуху, что тот ударился головой об стену. Потом он потащил пленника к серванту, схватил прислоненное к стене двуствольное ружье и навел его на молодого человека. Эльбрус уже приготовился встретить смерть, а хозяин в сильном волнении говорил:

- У нас с Марго ровно семнадцать лет не было детей! Ни врачи, ни лекарства не помогали. Только когда мы совершили пожертвование на имя сейида Лазым-аги, Всевышний подарил нам Эдуарда. Будь он благословен! – Потом он повернулся к серванту и плюнул на фотографию Вазгена: - А эти, будь прокляты, принесли нам несчастье! Забили голову моему сыну и послали его на эту войну. Клянусь душами этих святых, что убью тебя своими руками, если мой сын не вернется. Согласен со мной?

- Согласен…

- Мы с Марго уже принесли обет пожертвования в честь Лазым-аги, чтобы наш сын вернулся живым и невредимым. Я знаю, что мой сын вернется, потому что не было еще случая, чтобы обет Лазым-аге не был воспринят.

- Но куда же вы сделаете пожертвование?

- Ты слишком много вопросов задаешь, турок!..

Эльбрус промолчал.

После оккупации армянами Шуши Эльбрус потерял надежду на то, что будет обменян. В состоянии упадка духа он перестал реагировать даже на выходки Гаяны.

В один из дней Эльбрус обратил внимание на необычное оживление вокруг. С кухни доносилась гамма различных ароматов, а с улицы – звуки музыки. Армяне праздновали захват Лачинского района. Кроме того, хозяйка дома отмечала свой день рождения, и вдобавок ожидалось возвращение сына хозяев. Чувствуя полную отрешенность, Эльбрус стал машинально натягивать свою одежду, которую Марго выстирала и аккуратно повесила на стул в его комнате. Он обратил внимание, что хозяйка пришила к рубашке новые пуговицы, причем разного цвета и размера. Пленник чувствовал себя покинутым и одиноким среди веселящихся армян.

В этот момент за ним пришли военные. Марго вмешалась:

- Никуда он не пойдет! Сначала выпьем с турком за мое здоровье. Сегодня мне исполняется 60, и к тому же возвращается из плена мой Эдуард, а это значит, что у меня двойной день рождения.

- Послушай, тетя, о чем ты? Скоро приведем твоего сына, с ним и выпьешь. Эту падаль они согласились обменять на двух армянских воинов – твоего Эдуарда и Мерсика из Венка. Так что увезем его, пока не поздно.

Эльбруса везли в Агдам через Ходжалы, который был превращен в пепелище. Эльбрус поймал себя на мысли, что вид превращенного в дымящиеся руины города как нельзя больше отражает его нынешнее состояние…

- Расскажите о своем обмене.

- Покойный Джейхун Мирзоев в своем фильме «Стон» в точности передал сцену обмена.

Меня долго, очень долго несли на руках.

- Потом вы опять отправились на фронт.

- Да, верно. Лечение оказалось долгим. Спустя два месяца ноги стали двигаться. После выздоровления, в 1993 году я женился, в 1994-м пошел на фронт. 19 апреля на физулинском направлении был ранен. 12 мая, когда заключили перемирие, я лежал в геранбойской больнице, а 25-го меня выписали. Вскоре освободили от строевой службы, но я опять записался. В такое время (наша беседа проходила в августе 2014 года, когда ситуация на фронте обострилась до предела – авт.) главная ответственность ложится на нас, на тех, кто лучше знает врага. Мы пойдем вперед, а за нами пусть идут молодые. Если начнется война, первыми должны взяться за оружие ветераны. В бой должен идти каждый. Без крови земли не освободить.

- Сынок, опять кровь польется… - вступает в разговор мать Эльбруса.

- За последние десять лет 20 тысяч человек погибли в дорожных авариях. Пусть половина поляжет на фронте, зато наши земли будут освобождены.

- Не вините мать, не одна мать войны не хочет.

- Понимаю. Когда мы жили в Ходжалы, мои родители были еще не старыми людьми. Старшим у них был я, а лет мне двадцать два. Когда я возвращался из плена, мама бежит мне навстречу, смотрю – голова у нее вся седая. Словно после нашей последней встречи не восемьдесят дней, а восемьдесят лет прошло…

Вусаля Мамедова 

• Джевдет Йылмаз поздравил Азербайджан с Днём независимости
• Буданов анонсирует крупнейший обмен пленными с Россией: 1 000 на 1 000
• Главы МИД Азербайджана и Пакистана провели переговоры