Рамиз Фаталиев: «Это был кошмар, разврат и ужас» - НЕПРИДУМАННАЯ ЖИЗНЬ

Уважаемые читатели Vesti.az! В популярном журнале «Баку», который, как известно имеет широкую читательскую аудиторию,  опубликована статья «Вечный бакинец» про вечного бакинца, публициста и человека с большими кладезем идей Бахрама Багирзаде.

Как передаёт Vesti.Az, в статье, в частности говорится о книге «Непридуманная жизнь». Это собрание очерков и воспоминаний о Баку и бакинском детстве Бахрама, которое не может оставить равнодушным любого, кто так или иначе связан с "городом ветров".

Учитывая большой интерес к книге и очеркам, Vesti.Az продолжает рубрику под названием «Непридуманная жизнь».

Итак, непридуманная жизнь бессменного мэтра Рамиза Фаталиева

  Первые три класса  я учился в школе №160,  а потом мы переехали на улицу Гуси Гаджиева,  и с 4-го класса и до последнего звонка  я ходил в 189-ую школу, в  которой я провел восемь  лет, а это  немало в масштабах человеческой  жизни. Хорошие ли это были годы? Наверное… Воспоминаний много, самых разных, но мрачных,  угрюмых, хмурых или трагических среди них нет… Одно историческое  совпадение, в котором, на мой взгляд,  есть что-то интересное и знаковое - мы поступили в школу после смерти Сталина - в 1953 году,  когда к власти пришел Никита Хрущев, а окончили (тогда был период, когда школьники учились 11 лет) в 1964 году, когда Хрущева сместили  с  поста. То есть, мои школьные годы абсолютно точно вписались в хрущевскую эпоху.   

Сформировался я, если можно так назвать этот процесс,   в 189-ой  школе, которая в то период  была мальчуковой, потому тогда  образование еще было раздельным. И только на грани перехода из школы №160 в  189-ую,  школы стали смешанными, но смешение это в самом его начале было неравномерным, поскольку в мальчуковую школу пришло очень мало девочек из школ девчачьих. К нам  в третий  класс 160-ой школы  пришло только  три девочки на более чем  двадцать мальчиков. А когда я   перевелся в 189-ую, там была  совершенно обратная картина – сплошные девочки и лишь несколько мальчиков,  потому что это была  девичья школа...

В том месте, где находилась и находится сейчас 189-ая  школа, расположены  три школы, образующие букву  «П»:  две русские  - 189-ая и  26-ая, и 190-ая   азербайджанская. А  внутри этой буквы «П» находился огромный двор, общий на три школы,  и что там творилось, можно себе представить, ведь даже одна школа создает дикий шум и гвалт, а уж три школы...  Поэтому как там жили люди в окрестных домах, можно только догадываться…

Поскольку в нашем классе в основном были девочки,  больших проблем с приобретением навыков общения с прекрасным полом у меня не было. Это же был настоящий  плацдарм, чтобы  избавляться от комплексов и скованности. Но отношения были абсолютно в рамках приличия.  Правда, никто не знал, что творилось внутри мальчишеских и девичьих сердец,  но внешне все  было очень пристойно… И, в завершении гендерной тематики, когда нам оставалось учиться два года, 26-ую школу закрыли, и так как она была мальчуковая, в 10 и 11 классах  к нам  перевели огромное количество  парней, и 189-ая школа в плане баланса полов выровнялась. У  наших девочек появилось гораздо больше объектов для изучения,  чем было до этого…

Но  после 9 класса  мальчиков в нашем классе осталось только двое…   Хрущев издал указ, согласно которому  после школы нельзя было сразу поступать в институт, сначала  надо  было два года поработать и получить производственный  стаж, но  стоило стать студентом первого курса,  парня призывали в армию.  Поэтому многие ребята, чтобы сберечь время и  получать высшее образование на свежую, не  обремененную воинскими командами и муштрой голову, после  9 класса  перешли в вечернюю школу, а днем им приходилось работать ради получения того самого  трудового  стажа…  И  мальчиков в нашем классе почти не осталось…

Меня участь вечерней школы миновала,   потому что трудовой стаж, необходимый для поступления в институт, я заработал другим способом…  С шести лет  я учился музыке по классу фортепиано, и когда грянул хрущевский указ,  я уже был учеником музыкальной школы знаменитого профессора Шароева. Это музыкальное заведение при бакинском Доме офицеров   было абсолютно равным по статусу музыкальному  училищу  имени Асафа Зейналлы, про которое знали все. Про шароевскую  же школу  знали немногие, а учитывая личность и педагогические таланты  Шароева,  это было очень престижное музыкальное  заведение. Когда  я учился в 10 и 11 классах, мне было позволено преподавать, и я, без отрыва от школьной учебы, стал  педагогом  6-ой  и 7-ой  музыкальных  школ, но преподавать мне было разрешено только дошколятам  и ученикам начальных  классов.  На работу я ходил два раза в неделю, и зарплата у меня была мощная – двадцать аж рублей…  Хотя для школьника это был неплохие деньги, я приносил их домой и отдавал маме, которая  каждый раз говорила, чтобы я оставил  их себе, но мне  было очень приятно чувствовать  себя взрослым… 

Судьба двух других оставшихся в 10 классе моих одноклассников сложилась по-разному. Один из них был армянин  по имени  Нерус. Я  долго думал над происхождением этого необычного имени, и в 11 классе  все-таки решил его об этом спросить напрямую. «Да все просто, – ответил Нерус, - папу зовут Сурен,  и когда я родился, он  свое имя прочитал задом наперед».   Нерус, насколько я помню,  после школы  уехал в Ереван и я не знаю, как  дальше сложилась его жизнь. А вторым  парнем в классе был Слава Патиш, с которым я дружу до сих пор.  В школьные годы  мы часто обедали друг у друга и участвовали в драмкружке.  Я  играл Великого Инквизитора, а он  - Галилео Галилея, и во время действия  я ему  говорил разные свирепые слова, а он стоял на своем и говорил: «Я слаб, как раб, я изнемог, я трус, но все-таки она вертится».   И когда он  произносил эти слова,  мне становилось жутко смешно, и я, словно бы в гневе, прикрывал лицо, а на самом деле умирал от смеха. У Славы была небольшая проблема с координацией движения,  и хотя внешне это было не очень  заметно,  в армию его не взяли. После школы мы вместе  поступил в АЗИ, но это уже другая история…

Разговоры о нашем интернациональном Баку  тех времен абсолютно не пустой звук…  Вы заставили меня вспоминать школу, и я подумал – помимо  титульной нации и привычных в Баку русских, евреев, армян, директором нашей 189-ой школы был поляк – Домбровский Сигизмунд Эдуардович.   Крупный мужчина, суровый, сухой, но предельно справедливый, и на моей памяти он никогда не принимал скороспелых решений относительно каких-либо школьных  проблем… Учителем истории  и одно время нашим классным руководителем был Халдыбанов Христофор Пенеоктович, грек по национальности, а  учителем физкультуры  -  Зампарадзе   Сан Саныч…  В школьные годы  мы не задумывались  о национальности. Тогда вообще не было такой статьи мышления, потому что в настоящем интернациональном  городе этой проблемы нет. Мы говорим – многонациональный  Азербайджан,  интернациональный Баку, но город тогда  интернациональный,  когда нет проблемы национальности,  если же она возникает,  значит, он уже не интернациональный. Это очень простой закон жизни…   

Расскажу одну историю… Память бывает несправедливо избирательной и мне очень неловко за это. У нас был педагог, фамилию, имя и отчество  которого  я помню прекрасно,  хотя  знаменит  он был тем,   что в какой-то момент пристал в раздевалке  к  десятикласснице. Сейчас это явление называется  модным словом «домогательство»…  Этим проступком тот педагог покрыл себя позором, но тогда, видимо, считалось, что в СССР не только секса нет, но и домогательства и педофилов, даже геев сажали не за то, что они были нетрадиционной ориентации, а  придумывали  для них другие  статьи. За всю историю по этой статье был посажен только один человек – певец  Вадим Козин, всем  же остальным что-то сочиняли, а Козин, видимо, не воровал, не участвовал, не привлекался, вот и загремел по своей непосредственной статье… 

Ту историю с десятиклассницей  замяли, педагога уволили и никакого дела не завели. И вот почему-то его я помню, а  имя женщины, о которой  хочу рассказать, не помню, не помню даже предмет, который она вела, и мне очень стыдно…  Чуть-чуть  меня оправдывает то, что она преподавала нам только две четверти. Она приехала откуда-то и уехала куда-то…  И еще одна маленькая деталь,  которая  также меня извиняет - это было в 5 или 6 классе…  Не позже…   Тогда 40-летняя женщина казалась нам старухой, а нашей учительнице  было примерно лет 40-45...  То есть, это была молодая,  но абсолютно неулыбчивая женщина. Я пару  раз видел на ее лице подобие усмешки, не улыбки, а именно усмешки, а смеха не было вообще...  Иногда она задумчиво  подходила к окну и могла простоять около него минуты три-четыре,  а это очень долго, когда ты сидишь  на уроке.  Занятия она вела безупречно,  по программе, ничего лишнего…  Другие педагоги  иногда отвлекались на посторонние темы, могли даже анекдот рассказать или  пошутить, но наша учительница никогда себе этого не позволяла с нами… 

Однажды,  это были первые недели ее пребывания в нашей школе,  она что-то  писала на доске и  испачкала рукав мелом.  Пытаясь отчистить мел,  она слегка отодвинула рукав кофты, и мы увидели на ее руке наколку – букву «З», дальше тоже  было что-то написано, но этого уже никто не увидел. Сейчас татуировка стала жанром нательного изобразительного искусства,  и это явление   гораздо больше,  чем просто мода, и когда мне бывает скучно смотреть футбол,  я начинаю  рассматривать тату на  телах футболистов… Но в  то время,  а это был  1956 или 57-ой  год, татуировки назывались  наколками,  и были они у считанного количества мужчин, как   правило,  тех, кто имел устойчивое уличное детство, либо у тех, кто отсидел, либо у тех, кто хотел увековечить  имя любимой девочки или написать какую-нибудь мудрость типа «С малых лет счастья нет»…  То есть,  наколка была нечастым явлением, а уж у женщин тем более…  Я просто не знал ни одну женщину, у которой была бы наколка.   Поэтому это событие с  нашей учительницей  очень живо  между нами обсуждалось, и все пришли к выводу, что «З»  - это начало имени ее любимого или  неразделенной любови, какой-нибудь Заур или Зураб, но поскольку она была русской, мы сошлись на имени Захар…  Потом уже выяснилось, что она была белорусской по национальности… Русских имен на  «З» оказалось не так уж много, хотя в Баку были Захары, и я даже знал двух человек с этим именем.  Мы фантазировали, почему Захар ее бросил, а, может быть, он погиб?  Словом,  фантазии  были несусветные…  И  хотя мой  тогдашний возраст к таким глубоким размышлениям  еще не располагал, я стал пристально за ней наблюдать и понял, что у нее  нет одежды  без рукавов,  и  даже в жаркое время года она всегда одевала кофты или платья, полностью закрывающие руки до самых кистей. Наверное, это  из-за наколки, подумал я, потому что больше не из-за чего было… С  фигурой все у нее было нормально, да и возраст, как я сейчас понимаю, был вполне себе молодой -  «45 - баба ягодка опять». 

Она  с нами не попрощалась…  Наступили очередные каникулы, после которых  мы вернулись, а она уже нет, и вскоре у нас появился  другой педагог. А потом на перемене к нам в класс зашел Домбровский. 

- Сигизмунд Эдуардович, позвать ребят?  - спросила у него староста, потому что большинство ребят были на перемене.

- Нет, - ответил директор,  - вы сами им расскажите… Я услышал разговоры насчет наколки. Никакая это не буква «З».  Это число «три» и после него идет еще несколько цифр.  Вам преподавал узница концлагеря Майданек, которая три года провела  в концлагере и чудом выжила. Я предложил ей, чтобы она поделилась с вами воспоминаниями, но она отказалась… 

После этого мне стали понятны  ее взгляды в окно, замирания, неулыбчивость…  Все это было связано с  теми ужасами, которые она пережила… Теперь вам ясно, почему я употребил выражение  «к стыду своему я не помню ее имени»? Я бы счел за честь назвать ее имя, но…

В школе был небольшой хоровой кружок, человек десять и солистка, которым я аккомпанировал. Драматический кружок, в  одной из постановок которого я сыграл инквизитора,  и на этом моя актерская карьера завершилась. Правда, позже я сыграл еще раз. Однажды я шел по  коридору киностудии, и мне навстречу  с  паническим выражением лица выскочил режиссер, снимавший очередной выпуск «Мозалан»  и  закричал,  что не пришел актер, который должен был играть роль человека,  которому  дают деньги гости, пришедшие на свадьбу, а он записывает эту сумму в тетрадку.  Меня быстро посадили за  стол и сняли в сцене вместе с уже знаменитым артистом  Фазилем Салаевым…  Но играть меня никогда не тянуло. Я,  слава богу, в своей профессии знаю, что я умею, а что  - нет, а того, что не умеешь, лучше не делать...  Конечно же, я не опозорюсь перед камерой,  но это же не критерий, чтобы выходить и играть.  Актерское мастерство  - это немного искусство  и немного наука, и этому надо учиться или родиться с этим даром…

26-ая  школа, в которой  было  большое количество мальчиков, держала лидерство  в нашем объединенном  школьном дворе.  Мы  часто дрались, и первый свой зуб я потерял в одной из этих драк. Была у них компания, одна из многих,   в которой лидером был самый младший из  ребят.  Он учился в шестом классе, а те, кем он верховодил, были старшеклассниками.  У  этого мальчика была мощная харизма,  и во время конфликтов он всегда выскакивал вперед, произносил  обличительные речи,  и у него это очень гладко получалось.  Звали его Джека, и его именем пугали  до смерти: «Сейчас придет Джека, он вам покажет». Если толковище заканчивалось нормально, Джека оставался в тени, если же к консенсусу не приходили,   то первым начинал Джека, а потом подключались его громилы.  Тем  для драк  было много – кто-то задел девочку из класса, кто-то что-то сказал ей вслед, и даже, о, ужас, попытался пригласить ее в кино…  Это был кошмар, разврат и ужас.   Сейчас ругательство  и нецензурная брань не стоит вообще ничего,  в наши дни  даже телеведущие ругаются матом с экрана.  А тогда эти слова весили очень много. Правда, Баку и сейчас  в этом смысле пока держится, а тогда это было вообще не дай Бог.  А уж если кто-то кого-то оклеветал и не смог доказать свои слова, начиналось  настоящее побоище.  Но били не жестоко и не кроваво…  Главное   же было не столько побить, сколько унизить, иногда достаточно было одной пощечины, чтобы все закончилось…  И вот этот Джека, которого, так уж случилось, я наблюдал всю его жизнь, стал впоследствии одним из самых миролюбивых, добрых, интеллигентных, с тихим голосом людей, которых я когда-либо знал. К сожалению, его давно уже нет среди нас… Видимо,  весь свой пыл он выпустил в юности…  Звали его Джейхун Мирзоев…  Он стал замечательным  режиссером и артистом,  снял знаковую картину  «Fəryad»,  сам поучаствовал во многих фильмах – «Украли жениха», «Анекдот» и другие, но все знают Джейхуна по его детской роли в фильме «Мачеха».  Этим и объясняется его  лидерство, ведь он уже тогда, в школьные годы,  был знаменитостью. 

На класс младше нас  учился очень активный в общественной жизни мальчик Миша, отличник, комсомолец, всегда улыбчивый, собранный,   готовый в любой момент прийти на помощь… Сейчас  он  жив,  здоров  и заправляет  Русской общиной.  Зовут его Михаил Забелин,  многолетний  депутат Милли Меджлиса. 

Когда к нам перевели учеников  26-ой  школы, за два последних года  мы  так и не успели с ними подружиться, ведь они  были для нас чужаками, посягнувшими на нашу территорию.  Так это и осталось между нами - мы  из 189-ой,  они  из 26-ой…  Но с одним из них я все-таки  познакомился. У них был спортивный класс,   и ребята часто играли в баскетбол  или футбол, и когда я  был свободен, то  обязательно приходил посмотреть игру. А свободен  я бывал один урок  в неделю, потому что моя мама, преподававшая всю жизнь французский  язык сначала в школе, а  потом в институте, настолько хорошо подготовила меня к этому предмету, что я приходил только на  заключительные  уроки в четверти и  быстро отбарабанивал,  что было нужно, а на все  остальные  занятие  меня освобождали.  Одного из всей школы…  Я мог  бегать  или играть в футбол, но так как мои одноклассники были в этот час заняты,  приходилось играть с чужаками. Того парня,  с которым я немного сдружился,  звали Рафик.  Иногда он играл со всеми, но чаще  стоял  у дерева,  подперев голову ладонями, и о чем-то  думал…  «Слушай,  о чем ты все время думаешь?» - спросил я его однажды.  «О том, что делать дальше, после школы. Куда идти, чем заняться?»  И это было в 10 классе, даже не в выпускном, 11.  Многие ребята говорили о том,  кем хотят стать, но мы как-то не  воспринимали это всерьез…  Я, например,  понятия не имел, кем  хочу быть. Правда, некоторые,  особенно девочки, рассказывали о своих мечтах стать врачом или учителем, но девочки всегда были более практичными и взрослели   быстрее нас…   Поэтому я очень удивился словам  Рафика и не поверил ему.  А  потом в 11 классе  он как-то сказал мне: «Я  договорился на телевидении,  я туда пойду». «Кем?»  - спросил я. «А мне все равно, хоть рабочим», – ответил Рафик.  И после школы он действительно стал осветителем на телевидении, потом  поступил на курсы дикторов и стал Рафиком Гусейновым… К сожалению, недавно его не стало…  Вот такие у меня персональные воспоминания –  Джека, Миша, Рафик…

Выпускной вечер… Очень типическое мероприятие – школьный вечер, «капустник», улицы, бульвар… Кстати, о «капустниках»… Второй парень из 26-ой школы, с кем я, помимо Рафика,  познакомился, был некто Кямал, очень креативный, творчески настроенный,  образованный парень,   по-настоящему поразивший  меня своей начитанностью. Тогда я  даже не слышал  таких имен, как Уитмен, и благодаря Кямалу  стал более глубоко интересоваться литературой. Он  часто приносил мне книги, среди которых был и «самиздат».  Кямал был мастер сочинять  «капустники», в которых я тоже участвовал, потому что это было интересно. Потом он стал неплохим писателем, неплохим драматургом, но жизнь распорядилась так,  что он уже  много лет живет в Канаде.

Со мной в классе училась Фира Исламова, а ее мама – Мамедъярова, была директором кинотеатра «Низами», поэтому  не только мы,  но и другие выпускные классы провели этот вечер в «Низами»,  где в наше распоряжение был отдан весь кинотеатр. Так бывает иногда,  когда есть хорошие знакомства… 

Это было очень необычно, ведь мы приходили в  кинотеатр, как зрители, а тут на несколько часов мы стали его хозяевами. Мы бегали по всем этажам, веселились, танцевали, но спиртного не было. В  1964  году никому из выпускников 189-ой школы даже  в голову  это  не пришло.  Но ровно через четыре  месяца, в ноябре  того же 64-го,  в институте АЗИ я научился и пить, и курить, но это была уже студенческая жизнь,  и разница между школьником и студентом тогда была колоссальная.    

После  «Низами»  мы всем классом пошли  на бульвар,  растеряли там друг друга,   как-то рассеялись,  так все и закончилось...  И  если  бы не кинотеатр,  это был бы довольно  обычный выпускной вечер…  После школы мы иногда встречались на традиционных сборах,  а   потом жизнь нас разбросала – многие разъехались,  я уехал учиться в Москву, Слава Патиш благополучно  стал гражданином США, но проводить его я не сумел, потому что  жил тогда в Киеве…  Но мы нашли друг друга  на «Скайпе», и теперь общаемся…  Нерус,  это который  Сурен наоборот, уехал сами понимаете куда…  Встретил  как-то совершенно случайно замечательную  девочку,  мою одноклассницу  Таню Турич  лет  семнадцать назад в Москве,  около «Детского мира», хотя она живет в Баку.  Радость  была неописуемая…

Наша 189-ая школа не звучала так,  как звучали  в те годы другие школы – 160, 23, 6, в которой было много  спортивных достижений,  но, тем не менее,  самое большое количество знаменитых людей училось именно в моей 189-ой. Это объективное понятие, никуда от него не денешься… Это факт. Не знаю, почему уж так вышло, ведь школа была хорошая, но повторяюсь, не   звучала. Она  звучит сейчас…

Рамиз Фаталиев,  сценарист, кинорежиссер

Рубрика «Непридуманная жизнь» представлена при поддержке популярной сети книжных магазинов LIBRAFF

• Стали известны подробности о состоянии здоровья Чингиза Абдуллаева
• В России отказались праздновать юбилей Пугачевой
• Белорусские артисты выступили на главной сцене Азербайджана -ФОТО-ВИДЕО