Как молоды мы были: «Я был большим шалуном, все ломал, что попадалось под руку»

Редакция Vesti.Az продолжает рубрику «Как молоды мы были», в рамках которой сделан экскурс в раннюю молодость известных нам людей. Гостями рубрики становятся писатели, поэты, люди искусства, политики и спортсмены. Одним словом, люди, которых мы хорошо знаем, уважаем и любим. Как прошла молодость? Какие мгновения были яркими? Какой след оставила первая любовь? Ответы на эти и другие вопросы, связанные с молодостью, вы узнаете от этих людей.

Сегодня в гостях у рубрики основатель и президент Центра экономических и политических исследований (FAR CENTRE), политолог Хикмет Гаджизаде.

- Я родился 11 ноября 1954 года в Баку. Родители мои родом из Шеки, преподавали в бакинских вузах. Я пошел в первый класс музыкальной школы им. Бюльбюля, где учился до 5-го класса, а потом перешел в 134-ю среднюю школу с математическим уклоном. По окончании средней школы поступил на физический факультет Азербайджанского госуниверситета, а затем – в аспирантуру Академии наук. Оттуда меня отправили в Москву, где я и защитил кандидатскую диссертацию.

- Какие приятные и горькие воспоминания детства можете привести?

- Особо горьких событий в детстве и юности не припоминаю. Зато куда больше было дней радостных. Я учился в престижных школах, и дома в семье все было нормально. Важнейшим для меня событием стало начавшееся в конце 60-х годов по всему миру движение за индивидуальную свободу, которое сумело прорвать железный занавес, окутывавший в то время СССР, и наша молодежь также оказалась захвачена этой волной. Свободно одеваться и держаться в обществе, свободно жить, пользоваться своими правами, ломать установленные властями, обществом и семьей жесткие рамки – эти установки стали для нас определяющими. Мы исходили из того, что никто не может вмешиваться в наши личные вкусы, диктовать нам, что нужно одевать, какую музыку слушать, какой жизненный путь выбирать.

Мы стали частью всемирного движения против консерватизма. Именно тогда и появилась группа «Битлс», великие музыканты Джимми Хендрикс, Дженис Джоплин, которые у нас стали как бы символом нового мира свободы и равенств. Это движение за личную свободу одержало победу и изменило мир. Вот вы сейчас пришли на интервью в такой свободной одежде только благодаря этому движению, поскольку до этого журналисты могли носить только строго официальную одежду – белая рубашка, черный пиджак. В любые наши движения, действия, поступки вмешивались – почему так оделся, почему слушаешь такую-то музыку, почему закинул ногу на ногу, какую книгу читаешь, о чем думаешь? Такая обстановка, такое обращение выводили нас из себя.

- Эти вопросы задавали милиционеры на улице?

- Нет, их задавали повсюду. Милиция, партия – само собой, плюс родители, прохожие на улице принимались ругать. Стоило, например, на улице взять любимую девушку за локоток, как все старики и старухи в пределах видимости кидались на тебя. В последнем классе средней школы мы создали рок-группу, играли на самодельных гитарах. Тогда не было настоящих гитар, не было пластинок, радио, журналов. На старших курсах университета наша борьба уже дала заметные результаты, которые сказывались во всем: в мышлении, стиле жизни, одежде, поведении, музыке… Эта борьба идет и сегодня. Если сравнивать нынешний Азербайджан со временами нашей молодости, разница огромная. Не только в столице, но и отдаленных селах заметны признаки роста индивидуальной свободы и чувства достоинства.

- А ваша семья тоже была консервативной?

- К счастью, мои родители не были чересчур консервативными. Даже несмотря на то, что выросли в провинциальной среде, были людьми весьма передовых взглядов. Например, мой отец некоторые время был председателем парткома университета и тогда он создал в университете симфонический оркестр, куда привлек способных ребят, закупил инструменты, пригласил дирижеров. Конечно, оркестр был классический – консервативный, не в стиле «Битлс», но это был важный шаг к тому, чтобы приблизить к нам Европу. Словом, мой отец был человеком, склонным к прогрессу. Несмотря на это, у нас с ним часто бывали разногласия. Наши представления о Европе были неодинаковы, отец и Европу видел в консервативном контексте. Он считал, что ты должен сидеть в белой рубашке и черных брюках и играть на скрипке. Мы спорили без конца.

- Бывало ли, чтобы отец бил вас?

- Можно сказать, нет. Может быть, в детстве пару раз дал затрещину, поскольку я был большим шалуном, все ломал, что попадалось под руку. Но серьезных побоев не было.

- Каково было самое серьезное наказание от родителей?

- Замечание. Детство есть детство, и я, естественно, иногда дрался, разбивал мячом чье-то стекло, поздно возвращался домой, ходил в царапинах и ссадинах, убегал с занятий в школе и прочее. В таких случаях отец сурово отчитывал меня и долго не разговаривал, а в некоторых случаях и отвешивал оплеуху.

- А случалось ли вам драться из-за девчонок?

- Не особенно. Движение за свободу изменило и наше отношение к девушкам, в которых перестали видеть некий трофей или приз в боксерском соревновании, их стали считать такими же людьми, имеющими право на личную точку зрения. А раз девушка могла сделать свой выбор, то и смысла драться уже не было. Мы начинали считать первобытной дикостью, когда двое парней дрались из-за девушки, и победитель считал себя вправе обладать ею. Да и наши женщины с того времени сильно начали меняться. Они больше не хотели быть придатком к мужчине, стремились стать полноправной личностью. Хотели прожить свою жизнь не только в достатке но и с достоинством. Вот одна из главных перемен этой волны.

- Вообще были ли вы ловеласом?

- Донжуаном я не был. Хотя, как любой человек, имел в душе какие-то чувства, которые держал в соответствующих рамках.

- А кто была ваша первая любовь?

- Конечно, моя супруга, которую я продолжаю любить.

- И когда вы с ней познакомились?

- В период учебы в аспирантуре, в Москве. Мы оба учились в аспирантуре. Когда мы поженились, мне было 28 лет.

- Чем увлекались в то время?

- Музыкой и спортом, много читал. Я неплохо играл в футбол и теннис. Занимался греблей в обществе «Нефтчи». Тогда не было хороших книг и журналов, и мы, прочти классиков, далее читали отпечатанную на машинках литературу – самиздат.

- Какие жанры музыки вам нравились?

- Современные – рок, джаз. Я сам неплохо играл эту музыку на гитаре, в университете на физ-факе у нас был свой джаз-рок оркестр.

- А в каком возрасте вас захлестнула волна движения за личную свободу?

- В конце 60-х, я тогда учился в 7-8-м классах. Уже умер Сталин, умер и Хрущев, народ просыпался. Начали шевелиться прозападники, националисты, клерикалы, все вдруг захотели говорить. И, в результате, кладбищенская тишина в обществе была нарушена.

- Сколько вас было детей в семье?

- Двое, у меня есть младший брат, с которым мы были единомышленниками. Вообще с самого начала движение за личную свободу стало оказывать воздействие на большинство людей. Только закоренелые консерваторы не желали меняться.

- В каких уголках Баку проходили ваши юношеские развлечения?

- Тогда мест развлечений для молодежи не было, мы собирались, главным образом, в Университете, устраивали веселья, вечера, концерты. В дни рождения и пр. собирались по домам. Тогда ведь не было дискотек, баров, клубов, как теперь. Были пивные, закусочные, рестораны или места для отдыха пенсионеров, все это не для молодежи.

- Вопреки всем ограничениям и недостаткам, бывали ли у вас такие переживания, которые недоступны ныне вашим детям?

- Должен сказать, что я не видел очень многое из того, что кажется нашим детям
обыденным. Иногда сожалею, почему я родился слишком рано, не в эпоху Интернета, технического прогресса, свободы. Или, например, я никогда не покидал пределов бывшего СССР, а мой сын объездил весь мир, пользовался всеми благами научно-технического прогресса.

Однажды в пору молодости я услышал, что в университетском комсомоле раздают путевки в Польскую Народную Республику. Желая раздобыть ее, я пришел в комсомольское бюро Университета. Смотрю, за столом сидит некто с типично чиновничьей внешностью. Поздоровавшись, попросил путевку в Польшу; в ответ он начал перечислять бесчисленные инстанции, из которых я должен принести справки – профсоюз, деканат, комсомол, пятое-десятое. Я, уставшим голосом, оборвал его, заявив, что передумал и не хочу никуда ехать. Когда я уже выходил из комнаты, он спросил вдогонку: «Подожди, ты вообще-то из какого района?» Я ответил, что из «я из 26-ти бакинских комиссаров (ныне Сабаил)». Он: «ладно, ладно, иди». Я так и не понял зачем он это спрашивал. Только позже мне объяснили, что наш комсомольский лидер хотел знать из какого района я по происхождению, скажем Агдам, Шеки, Ордубад и тогда, возможно, он бы помог своему земляку, но я оказался «непомнящим корни» городским типажом и разговаривать со мной ему было не о чем. Вот как мы жили…

На ваш вопрос хочу сказать, что нашим детям неведомы самоотверженность и упорство в борьбе с отжившим и чувство гордости, возникающее при каждой, хоть маленькой победе. Мы победили консерватизм и завоевали свободу мышления, а вы, молодые, пришли на все готовое. Тогдашняя волна свободы подарила нам незабываемые, священные мгновения. Сегодня снимаются фильмы о том времени. Например, недавно вышли английский фильм «Рок волна», российский - «Стиляги». Очень информативно и впечатляюще снято, советую посмотреть.

- Какой период жизни был самым запоминающимся?

- Если говорить о молодости, то время учебы в аспирантуре. Мы жили в биофизическом Академгородке недалеко от Москвы. Такого рода Академгородки представляли собой в своем роде советские концлагеря для интеллигенции, в них собирались интеллектуальные сливки общества. Пребывание в такой среде очень многое дало мне.

- Каким же образом кандидат физико-математических наук пришел в политику?

- Толчком стали народное движение и события в Карабахе. Волна движения бросила нас в гущу событий, отсюда началась и политическая деятельность. В результате революции мы пришли к власти, и я был назначен послом в Россию. После свержение нашего правительства вернуться в Академию наук я не смог, по причине того, что там к тому времени отсутствовали элементарные условия для работы. Вода не шла… Научные исследования на должном уровне стали невозможны.

- Какая сфера вам все же внутренне ближе – физика, или политика?

- Будь в стране нормальная обстановка, то я, конечно, стал бы работать по специальности.

- Какова специальность вашего сына?

- Аднан учился в Ричмондском Университете США политическим наукам и праву, до ареста работал в компании BP Azerbaijan, но испытывал большую тягу к общественным делам.

- Кто был вашим идеалом в молодости?

- В молодости у всех идеалы примерно одинаковые – это выдающиеся борцы за свободу, писатели гуманисты, либеральные политические деятели и представители искусств. Очень любил Толстого. В молодости я прочел его «Воскресенье» и до сих пор нахожусь под впечатлением этой книги.

- Случалось ли вам делать выбор, за который потом раскаивались?

- Такого не припомню. Бывало, что оказывался перед выбором, но раскаяния позже не наступало. Вообще, как говорил О`Генри – «главное не дороги, которые мы выбираем, а то, что внутри нас заставляет нас выбирать эти дороги».

- Вы кажитесь чужим для традиционного азербайджанского общества, как по своему мышлению, так и внешнему виду. Почему не переехали в какую-нибудь западную страну, более отвечающую вашему мировоззрению?

- Во-первых, здесь моя родина. И потом, Азербайджан не стоит оценивать так однозначно, наряду с традиционализмом и консерватизмом здесь есть и либеральные круги, есть и националисты, есть и религиозные круги. Азербайджан многолик. Так, что когда я устаю от консерваторов я ухожу в другую часть нашего общества.

- Хотели бы, чтобы вас сын жил за границей?

- Нет.

- Довольны ли вы прожитой до сих пор жизнью?

- Моя жизнь прошла в трудностях. Все достигалось мною с большими усилиями. Короче говоря, счастливчиком я не был. Я сам достиг всего, чего достиг и я этим доволен.

Турал Талехоглу

• Мирзоян и Байрамов встретятся в Астане
• Лавров: США пытаются подорвать реализацию договоренностей между Арменией и Азербайджаном
• Ильхам Алиев прибыл с рабочим визитом в Москву