Флора Керимова: «Одна особа хотела подложить мне в карман деньги и придать этому вид взятки»

В рубрике будет сделан экскурс в раннюю молодость известных нам людей, гостями рубрики будут писатели, поэты, люди искусства, политики и спортсмены.
Одним словом, люди, которых мы хорошо знаем, уважаем и любим. Как прошла молодость? Какие мгновения были яркими? Какой след оставила первая любовь? Ответы на эти и другие вопросы, связанные с молодостью вы узнаете от этих людей.
Сегодня в гостях рубрики народная артистка Азербайджана, певица Флора Керимова

- Как бы Вы могли охарактеризовать начало и последующие шаги, которые Вы сделали в своем творчестве? Вообще, как Ваша жизнь складывалась в молодые годы?

- Очень-очень тяжело, очень трагично, в борьбе за выживание, в борьбе за моральную экологию, за желание сохранить себя. Это была война, а не просто борьба. Желание разумных понятий. Предваряя вопрос о том, почему сейчас я приобрела скандальный имидж, хочу сказать, что если бы не было того прошлого, то не было бы и сегодняшней борьбы. Это не причина, это даже не повод, а самый настоящий шантаж. Все, что творится сейчас, я связываю с моим возвращением на сцену. Определенным людям, которым я мешаю на сцене, а сейчас и в жизни, надо от меня избавляться. Раньше было легко – я была в политике, тогда можно было умышленно интерпретировать любое мое высказывание и поведение, естественно, вызывающее негативное отношение сильных мира сего, и закрыть меня на год, на два, а то и на пять-десять лет. Сейчас это уже сложно – я оставила политику и занимаюсь только искусством. Искусство – это мой голос.

- Флора-ханум, очень часто те, кто начал заниматься творчеством несколько десятилетий назад, утверждают, что в советские годы было очень сложно пробиться, что сейчас это сделать намного проще. Как получилось так, что в тех нелегких условиях, когда существовала цензура, когда были достаточно серьезные критики, Вам удалось не только пробиться на эстраду, а занять присущее только Вам, владеющей уникальным голосовым диапазоном и тембром, место?

- Я не пробивалась, сынок, я принималась. Вот вы замечательно сказали – критики. Я с недавнего времени начала понимать, что никогда не была влюблена в свое творчество, в свой голос, в себя. И когда вы говорите «особый голос» - тогда я этого не понимала и, скорее всего, не придавала значения. Данное природой настолько биологически сидело в моем организме, что я это считала естественным. Не оценивала и, слава Богу, не переоценивала. Наверное, это и есть основная причина того, что я осталась для себя просто человеком, а не гениальной певицей с вздернутым носом и хвостом. Я была и остаюсь вне понятий и того времени, и сегодняшнего дня. Вот это помогало мне.

Как-то за столом мама высказала Фикрету Амирову свое волнение по поводу беспокойного отношения к моему голосу. Как сейчас помню, как он успокаивал ее: «Зумруд-ханум, ваша дочь обладает таким голосом, что ей не придется стучаться в двери, наоборот, будут нуждаться в ней. Как бы жестоко не относились к ней, этот голос не пропадет». Каждый раз, когда меня запрещали, когда не давали выступать, я вспоминала эти слова ныне покойного Фикрет муаллима. Будучи в опале, многолетних преследованиях, я то и дело слышала: «Почему с вами так жестоко поступают? Почему нас лишают возможности слышать вас, видеть вас, а молодежь вопрошала, почему нас лишают возможности учиться у вас?» И что мне было ответить? Потому что я люблю свою Родину, потому что я люблю мой Народ, потому что я борюсь за Карабах? Но я не думаю, что это было сказано для того, чтобы понравиться мне. В этом не было необходимости - я была в жестокой опале.

А самое главное, потому что я хочу быть гражданином, и достойным гражданином, и все это используется моими врагами в личных их целях. По сути, когда я боролась, их не только не было видно, даже пусть изредка слышно, вся их гражданственность – это петь песни о родине. Я теряла, они обретали дом, дачу, звания, популярность, но не любовь.

- Получили ли Вы профессиональное музыкальное образование?

- Я окончила музыкальное училище и консерваторию по классу вокала и параллельно училась в медицинском институте.

- Пророчили ли консерваторские преподаватели Вам оперную сцену?

- Мой голос охарактеризовывали как уникальный, но я была уже невыездной. Меня записывали на конкурсы, но я изначально знала, что меня не выпустят из страны. Они погубили во мне, может быть, талантливую певицу. Может быть, не знаю. Но не смогли уничтожить меня как певицу, как личность. Из-за границы приезжали, выбирали меня, а отсюда посылали совершенно других лиц. Иногда на недоумение – я же не их выбирал, отвечали – она больна, и даже фантазировали до «она умерла». Все это раскрывалось постепенно, обо всем я узнавала много лет спустя.

- Кто в те годы среди женщин-певиц гремел на азербайджанской эстраде?

- Несмотря на все перипетии, гремела я.

- Вы начинали как сольная певица или как участница вокально-инструментального ансамбля?

- По сей день я не представляю себя как исполнительницу группового вокала. Мне кажется, я бы не состоялась тогда. С первых шагов я была исполнительницей сольного характера. Я росла на прекрасных мелодиях Сеида Рустамова, Андрея Бабаева... Постепенно переходила на эстраду и закрепилась, поняв, что это уже мое. Мое – это лирика, эмоции, все краски жизни. «Аг тут» композитора Айдына (к сожалению, фамилию забыла) интерпретировала полностью зэнгюлаларами. Это было замечательно, но я не знала тогда, что это здорово, уникально, неповторимо. Я просто пела, потому что я могла это делать. Могла спокойно взять высокую ноту. Но о том, что это очень тяжелая нота в определенном регистре, что на той ноте сделать зэнгюла почти непостижимо, я этого не знала. И поэтому я в себе не видела что-то неординарное. Я была обычной, мне так казалось.

- На сколько востребованным исполнителем Вы были?

- Если девяносто девять и девять процентов художественных фильмов, если столько же процентов мультфильмов, если столько же процентов спектаклей, песни в которых исполняла я, то выводы делайте сами. Я еще не имею в виду самостоятельно звучащие песни композиторов. Кроме того, я выступала абсолютно на всех правительственных концертах, гастролировала по Союзу. А вот дорога за границу была для меня закрыта. Мэнэ белэ даг чэкирдилэр.

- Столкнулись ли Вы в то время с непониманием с точки зрения восприятия женщины в Азербайджане, когда создали новую семью?

- Нет, этого я не чувствовала. Это уже потом, много десятилетий спустя и по сей день муссируется моими врагами с тем, чтобы, заостряя на этом внимание, пытаться и таким путем меня скомпрометировать. То есть по сей день в борьбе со мной не брезгуют никакими методами.

Я попробую вам объяснить. В то время многие не понимали, почему я - жена, тогда как к другой и близко не подойдут. Они не понимали или не хотели понимать, почему я любима. Не понимали это женщины. Они считали, что я очень хитра, что умею заставить себя любить. Я же считала, что если ты меня сейчас в чем-то упрекаешь, типа, «посмотрите, у нее есть везение, семья, ребенок, она счастлива и богата», и хочешь быть такой же счастливой как я – то умей сделать выводы, сделай выбор между своим характер и элементарным женским счастьем. Вот тогда, может быть, ты поймешь, в чем лично твоя беда, твой недостаток. У меня это было от природы, Бог дал. Когда завидуешь и заучиваешь, то в этом присутствует
неестественное. Где-то что-то обрывается, природа дает о себе знать. Налет уходит и становится очевидной истинная проржавевшая натура, твое естество.

Я люблю семейность, люблю своих детей, понимаю, что нельзя с ними быть на короткой ноге. Я понимала, что должна мужа встретить у двери и делала это семнадцать лет. Понимала, что надо, соглашаясь, делать то, что ты считаешь нужным. А считаешь нужным не потому, что ты капризничаешь, а во благо. Я не боролась за право быть принятой в семье, я не диктатор. Моя дочь говорит, мама, ты понимаешь, что ты очень сложный человек? Я отвечаю, Джиночка, я сейчас хочу понять, но не считаю, что я сложный человек. Почему? Я не хочу, чтобы ты училась на собственных ошибках. Я как мать должна предостеречь вас от фатальных ошибок, потому что сделать выводы и что-то исправить у моих детей может не хватить времени и нервов. Мэн бу дуньядан онлардан нигяран гетмяк истэмирэм.

- Как Вы жили с таким необычным именем? Оно со временем, наверное, стало восприниматься многими привычно, после того, как вы стали известной. А до того?

- Известность? А я известна с тринадцати лет. Для меня иногда очень странно, что я Флора. Я иногда очень чуждо воспринимаю свое имя. Флора, почему Флора? Это мама. По-моему, она смотрела фильм Флории Тоска. Она тогда ждала меня и решила назвать Флорой. Вы знаете, тот период хоть и был суровый, но была вера и была восторженность.

- Вы сказали о том, что Вам не позволяли выезжать с гастролями за рубеж. А кроме этого Вас в чем-то пытались ограничить, в рамки какие-то творческие ставили?

- Нет... Особых не было. Однажды меня спросили, почему ты одеваешь декольте? Я, видимо, настолько естественно удивилась, что второго раза не последовало. Это для меня было так естественно. Но оказывается, в тот период это был смелый шаг.

- Как у Вас складывались отношения с авторами песен? Кто были Вашими любимыми композиторами и поэтами?

- У меня была дружба с авторами этих песен, естественно, были любимые песни тоже. Не сказала бы, что я принимала все произведения своих друзей. Но своим творчеством я очень обязана Октаю Кязимли, Эльзе Ибрагимовой, Эмину Сабитоглу... Я была первой исполнительницей песен многих композиторов. И в тот период, и даже уже сейчас это состояние сохраняется. С тех пор и до сегодняшнего дня я - первая гостья интересных передач.

- Как происходил Ваш приход в кино?

- Очень спонтанно, я этого не хотела. Даже тянула время. Я вообще не любила работать и к великому стыду не люблю работать и сейчас.

Помню, режиссер оперного театра Султан Дадашев ставил оперу Узеира Гаджибекова «Лейли и Меджнун» и пригласил меня на главную партию - Лейли. Как раз в то время ожидались мои гастроли в Чехословакию, и я очень надеялась, что за полтора месяца моего отсутствия о приглашении забудется. Приехала – не забыли. Игра была очень профессиональной, даже сцена Лейли с шамом (со свечой), которую сейчас восстановили, была поставлена специально для меня, учитывая мое умение красиво и убедительно исполнять стихи в стиле эруза. Хотя и пение, если думать о том, что Лейли от 14 до 16 лет, тоже подходило.

Думаю, что брат Султана Дадашева, кинорежиссер Мухтар Дадашев, присутствовавший на спектакле «Лейли и Меджнун» в 65-м году, через два года решил пригласить меня на фильм «Мехман». Причем там была роль Балыш, в фильме ее убивают. Мой муж не хотел, чтобы я снималась в кино, он уезжал в Японию. Я тем более не хотела.

Почему я пошла на пробы? Потому что Гасан Сеидбейли - мы в моем детстве были соседями – буквально велел мне не отказываться, а я ослушаться его не могла. Он объяснял мне значение и личность Мухтара Дадашева в кинематографии Азербайджана. Это был режиссер фильма «Аршин мал алан».

Пришла, снялась на пробы. Приехал актер Бибо, исполнитель главного героя. Оказывается, я там была такой кокетливой, что меня утвердили на роль Зулейхи. И когда я была в студии, дядя Гасан (так мы в детстве его называли) говорит, я тебя поздравляю, ты утверждена на Зулейху. Я спрашиваю, кто такая Зулейха? Честно говоря, я не знала, кто такая и Балыш. Он ответил, - главная роль. Я спросила, та, которую потом убивают? Дядя Гасан ответил, нет, та, которая живет до конца и убивает своего мужа. Я не поняла юмора дяди Гасана и была страшно недовольна тем, что меня утвердили на главную роль, да еще на роль женщины, которая убивает собственного мужа. К своему великому стыду, я не была знакома с произведением, и восприняла буквально.

Я так и снималась неохотно, но через какое-то время поняла, с кем меня снимают. Ведь это был настоящий букет великих актеров, букет великих умов, букет культуры. Я имею в виду Тахмази, Мустафа Мардана, Али Искендера, Насиба ханум, Наджиба ханум. Там действительно был такой высокопрофессиональный подбор актеров, что не каждому судьбой даровано. А покойный Гаджибаба Багиров тогда только-только начинал сниматься в кино. И потом, Бибо, сам Мехман. Он оказался великим актером. К большому сожалению, и он ушел из жизни.

Я вспоминаю, с какими людьми я снималась, и как они берегли, как они меня лелеяли, как они меня держали в сердце. У меня невезучая, но счастливая творческая судьба.

- Вы говорите, что Вам не дали раскрыться до конца…

- Да нет, я ведь тогда не очень была в претензиях. Мне абсолютно все равно было и есть, какое место я занимаю, когда пою и когда не пою. Покойный Рафик Бабаев (художественный руководитель эстрадного оркестра государственного телевидения и радио, погибший смертью шахида в результате террористического акта в метро – Ф.К.) не уставал удивляться и повторять, «это, наверное, единственная женщина в мире, которая прекрасно поет и не любит петь».

А Ида Ароновна Львович, мой педагог в консерватории, говорила, «это же великая путаница. Ей скажешь, приходи сегодня в 2 часа на урок, она придет через 3 дня в 3 часа. Все талантливые люди такие». То есть настолько для меня была безразлична карьера вообще. Я и карьера – это несовместимо. И сегодня тоже. Никогда здесь (показывает на сердце) не щемит, что кто-то спел, а я…

- А когда сейчас смотрите фильмы, которые Вы озвучивали, скажем, картину «Гайнана» с Вашим голосом в саундтрэке, как Вы это сегодня воспринимаете? Высокие ноты во время распевки - Вы их сами брали?

- А кто же еще? Я вот также сидя брала ноты третьей октавы. Вы еще не видели фильм о семье Берберовых, у которых был знаменитый на весь Союз лев. Там я исполняю вокализ, беру «фа - фа диез» третьей октавы. Сейчас я только могу сказать - спасибо, Тофик муаллим, за то, что вы заставили меня петь в этом фильме. Спасибо, Октай, за то, что ты меня заставил спеть в своем фильме. Именно заставляли. Спасибо Шафиге ханум (композитор Ахундова) за «Сулар гызы». Пусть это нескромно, но я скажу, (потому что это уже моя и творческая, и личная биография) вы услышите очень красивый тембр с высоким исполнительским мастерством - доказательство несостоявшейся вокальной судьбы, восхищения, признания меня, как вы выразились, обладательницей уникального вокального голоса. Это было в перерывах между запретами, продолжавшимися по 3, по 5 лет.

- То есть были периоды, когда Вы вообще не пели?

- Да. Это было связано с тем, что я имела смелость НЕ СОГЛАШАТЬСЯ. Я считала, что я не вещь. Я считала, что если я не воспринимаю и не соглашаюсь, то меня нельзя заставить. И такой осталась до сих пор. То есть, понимаете, характер невозможно изменить. Ведь говорят, что горбатого могила исправит. Вот меня, наверное, могила исправит. Дай Бог, чтобы это было не скоро.

- Вы получили медицинское образование и некоторое время работали медиком…

- Это желание папы. Но я не смогла долго работать. Назревала провокация, цель – убрать меня со сцены. Тогда ведь было очень строго. Пять рублей в карман – и всё, тебя арестуют как взяточницу.

Я работала. Работала успешно. Могла бы быть неплохим врачом. Просто одна особа хотела подложить мне в карман деньги и придать этому вид взятки. Люди, которые должны были выполнить ее заказ, меня оповестили об этом. Я им по сей день признательна. Я поняла, что не смогу все время работать в состоянии страха. Никогда не брала деньги. Единственным выходом было уйти.

Посадить тогда было очень модно. Я не могу зашивать карманы, да на это никто бы и не обратил внимание. В те годы просто заходили в кабинет, клали деньги на стол, и тут же следом появлялись работники милиции, скручивали руки, а дальше известно. Это была компания устрашания. И всё… Под фанфары... Если даже на купюрах не было отпечатков твоих пальцев, и даже если ты не видел, как «пациент» подложил «куклу» на стол.

Признаюсь честно. Если сейчас меня не в чем упрекнуть, и то со мной борются, не брезгуя ничем, то представьте себе, что было бы, удайся тогда провокация. Не смыть бы мне позора по сегодняшний день, это обвинение в моей биографии имело бы постоянную прописку, и даже после смерти меня бы не пощадили. А как было бы жить моим детям.

- С кем Вас связывают долгие годы дружбы?

- Я никогда ни с кем не дружила и не дружу. Я никогда никому не верю. Я никогда никого не предаю. Я как волк-одиночка. Я себя считаю обязанной, но не считаю таковыми других. Я стараюсь понять материю вражды. Я даже забываю, что от этого мне тяжело.

- Из беседы с Вами я понял, что Вам приходилось нелегко. Что Вам придавало…

- …силы? Характер. Я не знаю, откуда я черпала ее, но когда я думаю, случись со мной вот тогда еще что-нибудь, могла бы я вынести? Выносила. Что-то во мне просыпалось, что-то совершенно механическое. И я вдруг видела, что я борюсь. Причем результат меня не интересует. Я могу проиграть, а могу выиграть, но я должна бороться, и, как часто бывает, моральный выигрыш намного сильнее реального проигрыша.

- Резюмируя, как Вы понимаете смысл Вашей борьбы?

- Я боролась за право быть гражданином. Да, согласна, за границей комфортно, тем более талантливым людям. Будучи далеко от дома, я скучала по своей земле, по своему народу, беспокоилась за безобразия, которые творились в Азербайджане. Моральные оценки за границей претили мне - я скучала по ментальным запретам. Я скучала по родному языку.

Мой сын, живущий за границей, каждый раз с большой болью говорит: «Мама, человек должен жить там, где родился». Он тоскует по Родине. Тосковала и я. Мои убеждения: даже если на Родине плохо, то это намного лучше, чем на чужбине - хорошо. Быть счастливой среди чужих людей невозможно!

Расим Бабаев

• В Москве состоится выставка азербайджанского художника
• Мехрибан Алекберзаде награждена премией имени Чингиза Айтматова-ФОТО
• Apple и A24 готовят фильм о крахе самого молодого миллиардера