Атланты политики: В Базеле он создал Еврейское государство!

Vesti.Az продолжает рубрику «Атланты политики». Влияние фактора личности на историю общеизвестно. Величайшие события, происшедшие за все время существования цивилизации, прочно и заслуженно связаны с именами не менее великих людей.

В рубрике публикуются статьи, очерки, эссе, повествующие о жизни и деятельности мужчин - политических, государственных и общественных деятелей разных времен и народов, оставивших неизгладимый след в истории человечества.

…. Десятки лет подряд люди шарахаются от ужасающего слух слова «сионизм». Первоначально это слово пугало разве что избалованную супругу доктора Герцля. Сионизм Теодора Герцля, его предшественников и последователей заключался в следующем: один человек уговаривал другого дать деньги на то, чтобы послать в Палестину третьего. Разве не долг каждого иудея поселиться в Святой Земле?!

«Это всего на всего одна из 248 заповедей»,- говорили противники сионизма.

«Не убий» тоже одна из множества заповедей, но разве от этого мы ставим её под сомнение»,- резонно отвечали сионисты

«Божий Промысел рассеял нас за грехи по всему свету. Искусственно приближать День Искупления – значит потворствовать Сатане»,- не унимались ортодоксы.

«Наше бездействие - вот орудие Сатаны»,- стояли на своем сионисты.

«Только Мессия имеет привилегию на создание Иудейского Царства. Не бывает рукотворных чудес»- не отступали ортодоксы.

«Чудеса иногда сбываются,- ехидно замечали сионисты, - но над этим надо хорошенько поработать»…

29 августа 1897 года в большом зале базельского муниципального казино под звуки увертюры из вагнеровского «Тангейзера» открылся Первый сионистский конгресс. Собравшиеся были нарочито элегантны: мужчины - в черных костюмах и белых галстуках, дамы - в вечерних платьях. Большинство делегатов конгресса не имело за душой ни гроша. Герцлю пришлось проводить все за свой счет. Как только на импровизированной трибуне появился боговдохновенный красавец Теодор Герцль, зал стоя приветствовал его древним еврейским кличем «Иехи Гамалех!»- «Да здравствует Царь!».

***

ВНУК ПОБОРНИКА СИОНА


Второго мая 1860 года. в Будапеште, у Якова и Жаннет Герцль, родился сын Беньямин-Зеэв. Семья Герцль была одной из состоятельных еврейских семей, преклонявшихся перед идолом своего поколения: просвещением и эмансипацией в чьих силах, по их мнению, было искоренить у людей их предвзятые мнения и беспричинную ненависть по отношению к евреям. Хотя родители Герцля не достигли еще совершенной ассимиляции, пропитавшей западную Европу, однако и они считали себя "исповедующими веру Моисея" и только. Когда Теодор в возрасте шести лет стал посещать немецкую школу, в дом был также приглашен учитель иврита, преподавать язык молитв. В пятницу вечером и по праздникам отец брал его в синагогу молиться для того, чтобы мальчик впитал немного от еврейского духа и. таким образом, сохранил связь с еврейским народом. Все, что осталось у него в памяти от еврейской школы, куда его перевели спустя некоторое время, — это "побои, что я получал за то, что не знал подробностей исхода сынов Израиля из Египта", — так писал Герцль через много лет в своей автобиографии. "Сегодня, многие учителя хотели бы наказать меня розгами за то, что я слишком много знаю об исходе евреев из Египта". Рассказ об Исходе произвел на мальчика сильнейшее впечатление; это нашло свое отражение в стихотворении о Мессии, которое он сочинил двенадцатилетним мальчиком: он описал в нем, как явился к нему во сне Мессия, взял его в свои объятия и вознесся с ним к небесам, показал ему Моисея в ярком сиянии и крикнул: "Этого мальчика я ждал". Тотчас после этого он повернулся к нему и сказал: "Пойди и скажи евреям, что скоро приду и буду творить чудеса для своего народа и для всего мира!"


Дедушка Теодора, Шимон, зять симлинского раввина, был известен как пламенный поборник Сиона. Часто, сидя за его столом субботним вечером или во время пасхального седера, слышал от него мальчик рассказы о народе Израиля в его стране, о Храме и его украшениях, о героях еврейского народа и их войнах в прошлом. Эти рассказы, наверно, глубоко врезались в душу ребенка и вызывали у него чувство гордости и уважения к своему народу. Когда он стал уже юношей, дошли до него антисемитская брань и оскорбления врагов Израиля в Австрии и Германии, и переполнилась его душа гневом, и в дневнике появилась следующая запись: "Как же глупы евреи, если они могут переносить такое и не стараться приобрести свою собственную страну".

Когда Теодору исполнилось тринадцать лет, родители устроили ему пышное празднество "Бар-мицва". Утром той торжественной субботы он помолился в синагоге, где его вызвали для исполнения обряда и чтения особой молитвы "Мафтир"; глубоко врезалась ему в память праздничность и величие этой минуты. Дома, во время самого празднества, Теодор произнес взволнованную "речь" и в конце ее поклялся "остаться верным еврейству в любых условиях и обстоятельствах". И действительно, даже в молодости старался он сохранить эту верность. Когда, через два года после „бар-мицва", он услышал из уст одного из учителей реальной гимназии, в которой учился, антисемитское толкование понятия язычники, к которым, по его словам, относятся также и евреи, был молодой Герцль, гордившийся своей принадлежностью еврейству, сильно оскорблен таким объяснением и не вернулся больше в эту школу, и родители перевели его в классичскую гимназию, которая к тому же больше подходила его литературным наклонностям.


Свою особую склонность к литературе Теодор проявил еще будучи четырнадцатилетним мальчиком, когда создал ученический кружок под именем "Мы". В уставе кружка было сказано, что стремление его членов — "обогатить наши знания путем написания маленьких рассказов и сказок... Темы можно брать из истории, из пасхальной легенды или из каждодневных событий, но они всегда должны быть облечены в красивую и приятную форму". Склонность к литературе и любовь, уже с детских лет, "красивой формы" унаследовал Герцль, скорее всего, от своей красавицы-матери, нежной, уравновешенной и удивительно тактичной женщины. От отца он позаимствовал терпение, аристократическую внешность и особое душевное качество преодолевать препятствия и неудачи. "Много моих кораблей дали течь,", — говаривал отец, — и несмотря на это, я опять пускался в море, чтобы бороться с волнами".


"Президентом" кружка "Мы" был избран Герцль и в дни короткого существования этой литературной организации он читал своим друзьям рассказы, сказки, стихи и спектакли собственного произведения. Начиная с седьмого класса гимназии, Герцль, под псевдонимом, публиковал рецензий на книги и театральные спектакли в одной из будапештских газет и даже стал корреспондентом венской газеты. Окончив гимназию, он был совершенно уверен в том, что его будущее — быть писателем; свое призвание он видел в литературной деятельности. Возможно, что только, чтобы отдать должное родителям которые были заинтересованы в том, чтобы он получил "дельную" профессию, записался Теодор, беспредельно преданный родителям, на юридический факультет венского университета. Незадолго до окончания гимназии умерла любимая сестра Теодора, Полина; горе семьи было беспредельным, а мать погрузилась в меланхолию. Для того, чтобы уйти от атмосферы подавленности, которую все чувствовали в Будапеште, семья, чтобы быть поближе к Теодору, в 1878 году переехала в Вену

ЮНОШЕСКАЯ ПЫЛКОСТЬ

"В Вене я изучал юриспруденцию", — писал Герцль в своих кратких автобиографических заметках, — "принимал участие во всех студенческих шалостях, носил цветную фуражку одной из студенческих организаций до тех пор, пока последняя не решила в один прекрасный день, что с настоящего времени и в дальнейшем евреи не будут приниматься в ее ряды как полноправные члены. Тем, кто находился уже в ее рядах было, из вежливости, дано разрешение остаться. Я распрощался с молодыми аристократами и начал с полной серьезностью заниматься. В 1884 году я получил степень доктора юридических наук и начал судебную практику у судьи как неоплачиваемый служащий. Работа нашлась для меня в некоторых судах Вены и Зальцбурга. Понятно, что писал я больше для театра, чем для суда... Будучи евреем, я бы никогда не смог занять пост судьи. Поэтому я расстался одновременно и с Зальцбургом и с юриспруденцией".


Поглощенный университетскими занятиями, Герцль не особенно интересовался еврейской проблемой. Он придерживался либеральных взглядов и верил, что веяния прогресса и гуманизма заставят человечество избавиться от ложных идей и от антисемитизма. Также как просвещенные евреи на западе, он считал, что евреям следовало бы ассимилироваться с культурой западных наций: "Хотя внешне евреи гордятся тем, что они избранный палец, носящий кольцо, однако, это кольцо настолько глубоко врезалось в плоть, что они рады были, когда это кольцо сняли с их пальца. С этого момента их долг — наверстать все упущенное в их развитии", — так писал в те дни Герцль в своем дневнике. «Если народы мира дадут этому наболевшему пальцу возможность, в конце концов, шевелиться свободно, без нажима и без принуждения, как все другие члены в теле человечества, только тогда он преодолеет ощущение давления, которое для него теперь стало лишь смутным напоминанием о прошлом, плоть заполнит впадину, что оставило давящее кольцо, и палец начнет двигаться свободно, быстро и ловко, и приносить пользу человечеству».
Эта наивная, юношеская вера преобладала в те дни среди западных евреев, удостоившихся эмансипации; они были ослеплены ярким северным сиянием и потому не чувствовали, что холод, скрытый этим сиянием, пронизывает их члены. Хотя эти настроения производили сильное впечатление на Герцля, тем не менее, его здравый смысл заставлял его относиться критически к ним. В те дни он прочел, вышедшую в 1882 году, пропитанную ядом и антисемитизмом книгу немецкого профессора Дюринга «О еврейском вопросе», в которой он заложил начало позорной расистской идеологии. Дюринг развивает идею, из которой следует, что "не в духе нашего времени громить еврейский народ во имя религии: теперь эту роль должна выполнить раса; Что касается дров, чтобы разложить костер средневековья, тот самый, что отсырел немного, и пламя не охватывает его, как положено настоящему костру, то нужно подлить туда современной нефти, чтобы разгорелся огонь большим пламенем, и чтобы закипевшая кровь сжигаемых евреев ароматным запахом наполнила прямые носы протестантов..."

А после сжигания пойдет грабеж (или наоборот), и господа типа Дюринга и его приятели выстроятся в очередь за награбленным, которого, определенно, хватит и для них. Реальное разрешение вопроса, найденное Дюрингом — это не что иное как возобновление гетто, то есть, гетто, методически распланированного, как положено новому времени. Слова эти, написанные немецким ученым и писателем за полвека до распространения нацистской чумы, потрясли Герцля до основания и в острой критической заметке, с чувством мрачного отчаяния, он пишет в своем дневнике: "Если такими гнусными словами... мог пользоваться человек такого острого ума и направления, как Дюринг, обладающий широчайшим научным образованием, то чего же можно ожидать от черни, погруженной в невежество..." Сомнения стали пронизывать его юношеские верования, веру в прогресс, могущий на крыльях принести избавление от недуга по имени антисемитизм. Несмотря на это, прошло еще двенадцать лет, прежде чем Герцль совершенно освободился от своих прошлых иллюзий, и в его сердце созрело и налилось силой национальное самосознание, приведшее его к настоящему и единственному заключению, что нет другого разрешения еврейской проблемы, кроме создания еврейского государства.

СУДЬБОНОСНЫЙ ПРОЦЕСС ДРЕЙФУСА

Решающим событием, приведшим к крутому повороту в жизни Герцля и этим, изменившим весь ход еврейской истории, явился процесс Дрейфуса. Начиная с 1891 года, Герцль был парижским корреспондентом большой венской либеральной газеты "Neue Freie Presse". В ней он постоянно публиковал, кроме фельетонов, заметки о парламентской жизни во Франции, такой, какой она представлялась в палате депутатов в бурбонском дворце (Palais Bourbon) в Париже, в этой колыбели европейского прогресса, на чьем знамени, еще в дни великой революции, были начертаны слова: "свобода, равенство, братство", которая была первой страной, предоставившей евреям в 1791 году гражданское равенство, Герцль не раз слышал крики: "Еврейская свинья". Даже в бурбонском дворце произносились подстрекательские речи против евреев. А ведь французские евреи были первыми в Европе, провозгласившими с восторгом еще двести лет тому назад о своей патриотической преданности Франции: "Франция, что первой избавила вас от позора Иуды, — она наш Израиль, горы ее — наш Сион, реки ее — Иордан наш: Будем пить живую воду из источников..:" И вот, несмотря на принесенные французскими евреями жертвы во имя этой иллюзорной родины, росло и усиливалось подстрекательство против евреев и в 1894 году достигло своей кульминации в гнусной клевете против капитана Дрейфуса.

Дрейфус родился в ассимилированной эльзасской семье; воспитывали его во французском национальном духе, как всех детей Франции. Когда в войне 1870 года Эльзас был завоеван прусской армией и затем присоединен к Германии, семья Дрейфус предпочла переехать в Париж, дабы не оставаться под немецкой властью. Молодой Альфред Дрейфус поступил в военную академику, окончил ее с отличием, был произведен в капитаны и, таким образом, получил назначение в генеральный штаб армии. Несмотря на его верность и преданность, подстрекательство против него никогда не прекращалось. В один прекрасный день агенты французской тайной разведки нашли, якобы, в корзине для бумаг в германском посольстве в Париже, сопроводительное письмо, написанное французским офицером, передававшим немцам военные планы французского генштаба. Этот документ был опубликован под французским именем "Бордеро" (Bordereau). Во время допроса Дрейфуса его почерк был изучен и нашли, что есть какое-то сходство между ним я почерком "Бордеро"; несмотря на то, что нашлись специалисты-графологи, опровергшие мнение обвинителей, Дрейфус был отдан под суд. На основании судебного разбирательства, проходившего при закрытых дверях, где судьям было показано "секретное досье", к которому защита не была допущена, Дрейфус был признан виновным. Он был лишен всех воинских званий, приговорен к пожизненному заключению и выслан на остров Дьявола (на территории французской Гвинеи). Дрейфус крикнул судьям: "Вы осудили невинного человека, я не сделал ничего дурного! Да здравствует Франция!" Мир не слышал его крика. Во время военной церемонии, состоявшейся в сердце Парижа, в присутствии тысяч подкупленных людей, сломали над головой приговоренного его саблю и сорвали все военные знаки отличия с его мундира. Дрейфус еще раз повторил от всего сердца: "Клянусь, что вы обвинили совершенно невинного человека. Да здравствует Франция!" Однако ответом толпы было: "Еврей-предатель: Смерть предателю! Смерть евреям!" Дрейфус был сослан на остров Дьявола и жил там жизнью дикаря. Через несколько лет передовые круги Франции воспротивились извращению происшедшего судебного разбирательства и некоторые из знаменитых писателей встали на сторону несчастного и потребовали пересмотра его дела (Эмиль Золя, Клемансо и другие. Действовать было очень трудно и только лишь через двенадцать лет (1906), когда обнаружились клеветники и фальсификаторы, Дрейфус был оправдан и честь его восстановлена. Извращение судебного разбирательства дела Дрейфуса потрясло Герцля до глубины души. Он увидел в этом скандале "больше, чем просто извращение судебной процедуры. Есть в этом желание большинства во Франции обвинить еврея и в этом одном еврее — обвинить всех евреев; "смерть евреям" — кричала толпа, когда срывали орденские ленточки с мундира обвиненного... И где же это происходило? Во Франции. Во Франции республиканской современной, культурной, через сто лет после провозглашения декларации о правах человека! Итак, нация, или, по крайней мере, большая часть ее, не хочет больше человеческих прав для евреев... " Наивная вера Герцля в прогресс человечества, который должен был искоренить антисемитизм из сердца масс, совершенно пошатнулась, глаза его широко открылись, чтобы видеть горькую историческую правду. Герцль заявил во весь голос: "Процесс Дрейфуса превратил меня в сиониста"

"ЕВРЕЙСКОЕ ГОСУДАРСТВО"

…День святого Валентина 1896 г. ознаменовался грандиозным скандалом в беспокойном семействе доктора Герцля. Супруг вернулся домой за полночь, толкая перед собой тележку с кипой новеньких, пахнущих типографским станком, книжек. Пятьсот экземпляров скромной брошюры, за авторством главы семейства, с трудом поместились в его кабинете. Красавица-жена возмущалась царившим здесь беспорядком и глупейшим заглавием мужниной работы: книгу с названием «Еврейское государство» будет в высшей степени непросто продать.


Но Теодор не хотел никого слушать. Жребий брошен, и нет на свете силы, способной повернуть этот день вспять. Вот уже восемнадцать веков без передышки нет вестей от Бога. Пора самим известить Его о наступлении Царства Божьего. Пришло время исполнить нелепое новогоднее пожелание: «в следующем году - в Иерусалиме!». Восемнадцать веков еврей скорбел по утраченному Сиону, пришло время возрадоваться и обрести его вновь. И пусть, чтобы поверить в это надо, по крайней мере, быть одержимым. Не беда: народ Книги столь же богат безумцами, что и гениями.


Герцль начал писать книгу и когда в короткий срок закончил ее, то захотел проверить, что за впечатление его заметки о разрешении еврейской проблемы произведут на читателей. Герцль пригласил к себе одного еврея, журналиста по профессии, по имени д-р Шиф и сказал ему: "Послушай-ка, приятель, большие изменения произошли в моей душе. Результат этих перемен — вот эта книга ("Еврейское государство").
которую я писал днем и ночью. Во время работы над ней я был болен от бурных переживаний. Теперь я ее закончил... Одно мне ясно — судьба моя сокрыта в ней..."И он с большим волнением, несколько часов кряду, стал читать своему другу из книги. Когда кончил, бросил на него напряженный взгляд, проверяя произведенное впечатление, и действительно, глаза друга наполнились слезами... Обрадовался Герцль на мгновение тому, что увидел; ведь еврейская трагедия должна потрясать сердце каждого достойного человека, и предложенное подробное ее разрешение звучит очень волнующе, разве сам он не плакал, когда писал это? Что удивительного, если его друг, доктор Шиф, тоже зарыдал, услышав им написанное? Однако он быстро понял свою ошибку; причина слез доктора Шифа заключалась совершенно в другом: слова Герцля о "еврейском государстве" вызвали сильное беспокойство Шифа о душевном состоянии друга, и он открыто сказал ему: "Ты болен, мой дорогой, тебе необходим покой, ты бы лучше обратился к врачу..." "Не к врачу я пойду", — ответил Герцль — "а к Эдмонду Ротшильду, чтобы доказать ему, что те миллионы, которые он разбрасывает на пожертвования, идут впустую, если не будет заложен фундамент еврейскому государству". "Не дай тебе бог сделать этого", — воскликнул на это Шиф, — "Ротшильд сочтет тебя сумасшедшим или жуликом..." Несмотря на всю свою уверенность в правильности программы, взволновали Герцля слова Шифа; он подумал про себя: "Если таково впечатление близкого друга от "Еврейского государства", чего же можно ожидать от широкой публики в западной Европе?" Однако он быстро пришел в себя, и его внутренняя уверенность полностью вернулась к нему.


Вначале все было совсем неплохо. Его редкое вдохновение заразило многих его читателей, в чьих сердцах пламенело национальное чувство. Герцля засыпали потоком писем со всех концов мира с поздравлениями и заявлениями о солидарности с ним. Один призыв тел из уст всех: "Будь рулевым нашего неуправляемого корабля!" Герцль был поражен таким восторженным откликом масс: "Не ожидал такого восторга. Бесконечные собрания и отдельные лица требуют от меня перейти от разговоров к делу. Итак, я должен перейти к действиям... Сегодня еврейское государство уже перестало быть мечтой одиночки, а стало мечтой масс". В те дни Герцль был уверен, что на пользу дела было бы, если бы барон Ротшильд, известный уже своей поддержкой еврейского поселения в Эрец Исраэль, встал бы во главе движения. После разочарования, которое принес ему Гирш, он пытается еще завоевать сердце барона Эдмонда Ротшильда. Восемнадцатого июля 1896 года, через несколько месяцев после опубликования "Еврейского государства", он встретился с бароном в его парижском дворце. Он пытается дать разъяснения барону относительно своей программы, но последний глух к нему. Как уже было сказано, Ротшильд боялся любого политического движения и будучи знаком с гнилым турецким режимом, сильно сомневался, можно ли будет заключить с ними договор. Кроме того, он опасался, что широкое распространение грандиозного плана Герцля, возможно приведет к массовому переселению, "до ста пятидесяти тысяч попрошаек", по его словам, "а у меня нет возможности содержать такое число людей. Может быть Вы, доктор Герцль, можете сделать это?" — спросил барон с издевкой. — "Чего же Вы от меня просите?" "Простите", — ответил Герцль, — "Вы ошибаетесь, я ничего не прошу у Вас. Хотел Вам только дать возможность работать с нами вместе, хотел дать Вам ключевую позицию в большом предприятия... Хотел передать Вам руководство всем делом, а самому отойти от всего. Но если Вы отказываетесь, то мне нужно искать другого пути. Я пойду к народу..." Итак, Герцль решил приступить к организации народных масс. Он стал готовить съезд сионистского конгресса.

ПЕРВЫЙ СИОНИСТСКИЙ КОНГРЕСС

Путь к созыву сионистского конгресса был усеян шипами. Центр сопротивления находился в Париже. Барон Ротшильд, как известно, опасался публичности сионистских стремлений. Он тревожился за судьбу своих поселений в Палестине и потому пытался, с помощью Ховевей Цион, отговорить от участия в конгрессе. Приближенные барона намекали с угрозой, что если конгресс состоится, то известный благотворитель сможет прекратить свою деятельность в Палестине. Герцль пытался успокоить разбушевавшиеся страсти, подчеркивая, что его программа вовсе не направлена против турецкого режима. Больше того, отношения между ним и турецкими властями были совершенно нормальными и даже дружественными. "Правители и их советники знакомы с сионистской программой. Я совершенно откровенно разговаривал с турецкими государственными деятелями, и они не нашли в ней ничего плохого. Несмотря на это, они ни за какую цену не соглашаются продать нам Эрец Исраэль как независимое государство, однако, как государство под властью Турции (может, как Египет), можем мы получить землю наших предков". Несмотря ни на какие объяснения, уклонились многие из "Ховевей Цион" от участия в конгрессе. Намечалось провести конгресс в Мюнхене, однако идея эта привела в ужас ассимилянтов из мюнхенской общины и их раввинов-"патриотов", и они заявили решительный протест как против самой программы, так и против конгресса, которые служат "распространению лживых идей об иудействе. Герцль яростно атаковал "протестующих", однако, дабы не испортить праздничного открытия конгресса, решено было перенести его на 29-31 августа 1897 года в Базель, в Швейцарию.

Для того, чтобы конгресс успешно состоялся, Герцль должен был трудиться без передышки. Конгресс собрал вместе весь большой лагерь сионистов во всем мире для свершения исхода народа еврейского из Диаспоры. Он создал все орудия, нужные для "создания в Эрец Исраэль родины еврейскому народу" (базельская программа). Совершенно справедливо писал Герцль в те дни: "Если бы нужно было подвести итог базельскому конгрессу одним коротким предложением, я бы сказал: в Базеле я создал Еврейское государство!" Восторженные вести, распространившиеся по всему миру об успехе еврейского сионистского конгресса, укрепили в сердцах народа веру, что час избавления близок. В те дни рассказывали об одном раввине, которому, чтобы охладить его восторги от появления Герцля, сказали, что последний — совсем не религиозный человек. На это раввин ответил радостно: "Счастье мое, кто он такой; в противном случае, если бы он был еще и верующим, я бы уже бегал по улицам и объявлял, что он Мессия".
Из всех участников конгресса, самое сильное впечатление произвели на Герцля русские сионисты. Герцль не перестал стремиться к своей политической цели — добиваться Хартии, позволяющей евреям селиться в Эрец Исраэль, и, хотя он не добился того, чего просил у султана, двери Константинополя оставались для него незамкнутыми. Во время закрытия второго конгресса в 1898 г.. президиумом была даже получена благодарственная телеграмма от султана, в ответ на посланные ему поздравления. Герцль укрепился в своей надежде, что при помощи легкого давления на Турцию дружественного ей государства, можно будет повлиять на султана и получить у него Хартию. В те годы, самой приближенной к Турции державой, была Германия, и Герцль решил, вооружившись рекомендацией баденского герцога, обратиться к германскому кайзеру Вильгельму Второму. После обмена консультациями с приближенными кайзера решено было, что кайзер примет Герцля дважды: в Константинополе и в Иерусалиме, во время своего путешествия по Среднему востоку по приглашению султана. До этого Герцль достиг большого успеха во время массового митинга в Лондоне, где его приветствовали десять тысяч людей, и Солсбери, глава британского правительства, заявил в приветственной речи: "У сионистского движения есть большие шансы на успех. Евреи создадут государство всем на удивление... У еврейского народа, выдержавшего столько бурь в течение двух тысяч лет, хватит духу осуществить эту идею". У Герцля нет времени на отдых и нет времени для своей семьи; он спешит выехать в Константинополь, согласно приглашению Вильгельма. На приеме у Кайзера, Герцль описывает перед ним свою программу и заканчивает: "Мне кажется все дело очень естественным и простым". Кайзер, слушавший его очень внимательно, заметил: "Мне тоже так кажется. Короче, что нужно требовать от султана?" Ответом Герцля было: "Общество, обладающее Хартией и находящееся под германским покровительством". "Хорошо", — ответил кайзер, пожал на прощание руку Герцлю и закончил, — "До встречи в Иерусалиме!"

ГЕРЦЛЬ В ИЕРУСАЛИМЕ

На маленьком и старом пароходе отплыл Герцль и сопровождающие его люди в Эрец Исраэль. В Яффо он слышал орудийный салют в честь кайзера Германии. Первым делом он решил посетить Микве Исраэль и Ришон ле-Цион, поскольку назавтра, он должен был следовать этой дорогой в Иерусалим. При посредстве английского священника Гехлера, одного из первых его поклонников, сообщил Герцль свите кайзера, что назавтра, в честь кайзера, он явится в Микве Исраэль. Таким образом, когда назавтра проезжал кайзер верхом на лошади, в сопровождении большого почетного эскорта, он разглядел Герцля в толпе у въезда в Микве, остановился, ко всеобщему смятению, протянул ему в приветствии руку со словами: "Как поживаете, доктор Герцль?" "Спасибо, Ваше Величество! Я путешествую по стране. Как прошла поездка Вашего Величества до сих пор?" "Жарко очень", — ответил кайзер, — "но у страны хорошее будущее". "Однако, пока она больна", — заметил Герцль. После обмена еще несколькими замечаниями о нуждах страны, кайзер еще раз протянул руку в прощании. Эта сцена беседы кайзера с Герцлем потрясла окружающих.


Второго ноября 1898 года в Иерусалиме, Герцль и возглавляемая им сионистская делегация были приняты кайзером. Герцль произнес перед ним одну из своих лучших речей. Кайзер выслушал все с большим интересом, однако обнадеживающего ответа, которого так ждал Герцль, не поступило. Из потерпевшего неудачу обращения к Германии был Герцлем сделан вывод: если Германия не хочет помочь — придется обратиться к Англии. Последней предстоит быть архимедовой точкой "сионистского рычага" в национальном возрождении евреев. Беспредельная преданность души и тела сионизму приводит к тому, что его положение в венской газете, от работы в которой зависит его существование, становится шатким. В душе его шевелятся опасения: что будет с его семьей, если его уволят из-за пренебрежительного отношения к работе в газете. Почти все свое время он отдает движению.

В ЗАПАДНЕ


Английские правительственные верхи традиционно были умелыми переговорщиками. Англичане предложили Герцлю проекты нескольких территорий, где, по их мнению, евреи могли бы разжечь огонь национального очага: Кипр, Синайский полуостров, Египетская Палестина и африканская Уганда.

Детальное рассмотрение каждого из этих проектов повергло оптимиста Теодора в уныние. Кипр был и без того перенаселен греками и мусульманами. Синайский полуостров требовал количественно иной ирригации пустыни. На предложение поселиться в Египте Герцль решительно возразил: «Мы не пойдем в Египет - мы там уже были». Угандийский проект представлялся самым жизненно способным, но и он со временем был также отвергнут: причина крылась не только в резком противлении сионистов. Белые поселенцы Восточно-Африканского побережья не приветствовали перспективу еврейского соседства.

Герцля спасла самовлюбленность: его любовь к себе и своему делу была столь велика, что просто не могла не заразить окружающих. Когда все без исключения посчитали Герцля умалишенным, главный раввин Вены скептически пожал плечами: «Как знать, Теодор, быть может, Вы - избраны Богом...» Герцль снисходительно улыбнулся в ответ: разве он когда-нибудь сомневался в собственной исключительности? Теодора лишало сомнений зеркало: это происходило всякий раз, как только в нем отражалось смуглое лицо элегантного, черноглазого, красивого, точно Бог, еврея с роскошной, царственно-курчавой бородой, походившего на древнего ассирийского владыку. Впечатлительный Фрейд утверждал, будто бы видел во сне этого удивительного человека ещё задолго до их встречи.

Теодор был действительно очень красив. Теодор умел убеждать. Очаровательная модница Юлия не сумела устоять перед его величественным обаянием. Они проговорили весь вечер и всю ночь. К утру у них закончились темы для разговоров, и во избежание конфуза, Теодор предложил ей руку и сердце. Юлия тотчас согласилась. Женитьба на наследнице нефтяного магната решала многие проблемы. Теперь он мог, не утруждаясь, заниматься любимым делом - литературой. У Теодора и Юлии родилось четверо детей - два сына и две дочери.
Но вечность не прощает нарушителей её незыблемого равнодушия. Сыновья Теодора - один за другим - сведут счеты с жизнью. Старшая из дочерей умрет от передозировки героина. Младшая - погибнет в нацистском концлагере. У Теодора и пережившей его на три года Юлии никогда не будет внуков.

Незадолго до своей смерти Теодор Герцль предпринял рискованное путешествие из Вены в Санкт-Петербург. Отправляясь в Россию, Герцль не без оснований надеялся на успех этой миссии. После кишиневских погромов и гибели более пятидесяти тысяч евреев царское правительство должно пойти на уступки. У русских нет другого выхода: изо дня в день европейская пресса клеймит позором черносотенную Русь.

Герцлю предстояли две встречи: с либералом, «другом евреев» Витте и кровавым реакционером-«погромщиком» Плеве. Аудиенция у царских министров открыла Герцлю глаза на практику имперского византийства. Витте цинично предложил Герцлю смириться с бедственным положением российских остъюден. Замешанные в сутенерстве, бунтарстве и ростовщичестве, они не могут вызывать к себе жалость. Казалось, министр хотел извлечь выгоду из проблем, возникших у Плеве в связи с кишинёвскими событиями, и чаял скорое падение ненавистного соперника. Сам Плеве, напротив, был честен и откровенен: «Будь я евреем, то, возможно, тоже был бы врагом правительства». Плеве взял с Герцля слово, что еврейские социалисты не станут участвовать в грядущих волнениях, и с присущей ему прямотой подтвердил: несмотря ни на что сионизм в России будет запрещен. Спустя год Плеве погибнет от рук террористов, и еврейские погромы вспыхнут с новой, невиданной даже в годы его правления, силой.

В смерти Теодора Герцля четко прослеживается «русский след»: причиной множества его неудач и разочарований исходили от России и её подданных. Турецкий султан, к примеру, отказался говорить о передаче евреям Палестины, опасаясь недовольства русского царя и русской Церкви, не желавших отдавать иудеям православные святыни Иерусалима.

Едва Герцль очутился в западне - между отказом султана и контрпредложением англичан получить взамен обетованной Палестины землю африканской Уганды - «русские» депутаты восстали и попытались сместить вожака. У них ничего не вышло, - вожак предпочел уйти сам. Его здоровье было подорвано распрями с русскими сионистами и вести из царской России об очередных еврейских погромах.

Вскоре после этих событий, Теодор Герцль скоропостижно скончался в возрасте 44 лет.


***

Наши дни. Государство Израиль. Иерусалим. Кнессет. Единственный портрет, украшающий зал заседаний парламента еврейского государства — это портрет Теодора Беньямина Зеэва Герцля. Ему как основателю национального движения, тому, кто заложил веру в возможность существования государства евреев, отдана должная дань уважения. Но это сейчас… А тогда в начале двадцатого века…


За месяц до смерти Теодор Герцль принял решение еще раз побывать в Палестине.

- Вы поедете со мной, Вальтер?- поинтересовался он у одного из своих учеников.

- Шутите, доктор?!- смутился молодой человек.- Отец запретил мне общаться с Вами. Он говорит: если отправишься вслед за доктором Герцлем, огненная геенна поглотит тебя.

Герцль нахмурил густые брови:

- Ваш отец прав отчасти. Во время моей последней поездки в Святую землю, я побывал в аду и ознакомился с его достопримечательностями. Жалкое зрелище, скажу я вам. Поверьте: если последуете за мной в Палестину, я устрою вам встречу с этим местом и, уверяю, вы вернетесь оттуда к папеньке живым и здоровым. По рукам?

- Хотите сказать: геенна существует?- оторопел юноша.

- Совершенно верно, мой мальчик! - улыбнулся Герцль.- Геенна огненная: место на окраине Иерусалима, древняя свалка неподалеку от Навозных ворот. Когда-то, давным-давно, тут сжигали городской мусор. Теперь не делают даже этого. Оттого здесь всегда такая жуткая вонь!

- Потрясающе, доктор! Но отец говорит....

- Забудьте, Вальтер, - перебил ученика Теодор.- Обо мне всякое сквернословят. Недавно я слышал: «вместе с Теодором Герцлем в Святую землю вошел ад». Чушь! полная ерунда! Как видите, он находился там испокон веков! Впрочем, и это не важно: если в аду как следует прибрать, рано или поздно он неизбежно станет пристанищем праведников…


ФУАД МАМЕДОВ-ПАШАБЕЙЛИ
[email protected]

• Официальный Баку ответил главе французского МИД
• Москва ждет от Еревана объяснений по поводу утечки переговоров с Брюсселем - БРИФИНГ ЗАХАРОВОЙ
• Глава МИД Азербайджана встретился с кыргызским коллегой-ФОТО-ОБНОВЛЕНО