Менталитет смертника-бомбиста и и принцип ризомы - КОЛОНКА НИЯЗИ МЕХТИ

<b>Менталитет смертника-бомбиста и  и принцип ризомы</b>  - <span style="color:red;">КОЛОНКА НИЯЗИ МЕХТИ
31 марта 2018
# 11:44

Аномальные мотивы поступков  мусульманских смертников

Появление многочисленных смертников-бомбистов в Западном цивилизованном мире вызывает ряд вопросов, ответить на которые отнюдь не представляется легким. Относительно легко было бы объяснить мотивы мусульманских смертников-бомбистов исходя из «традиции» ассасинов (1). Как известно, они решались на террор с риском самому умереть под воздействием наркотических средств, и с уверенностью, что  попадут в Рай. В отсталых странах, или в зонах конфликтов, по-видимому, не трудно найти таких примитивных и наивных молодых людей. Они, действительно, могут в силу тяжких условий выживания грезить о попадании в Рай таким образом. С другой стороны, человек, не думая о Рае, может стать смертником в состоянии аффекта. Кровавые убийства детей, жен, сестер могут вызвать эффект суженного восприятия, в результате чего человек, надев пояс смертника, пойдет взрывать себя и других в  стане «врагов». Но если он вырос в атмосфере религиозной свободы, плюрализма и широкой циркуляции научной информации, как он может подпасть под влияние мифологической картины Рая?! Как он может в атмосфере свободной религиозной рефлексии и мультикультуральной атмосферы оставаться носителем примитивной народной религии?! Ответить на такие вопросы, очень трудно.

Современный мир, казалось, не благоприятен для фанатиков-бомбистов с точки зрения ощущения себя героем. Этих бомбистов после  многочисленных палестинских смертников, джихадистов ИГ стало так много, что их акция уже стала избыточной и рутинной: их «самоотверженная смерть» тут же забывается даже соратниками. Действительно, где памятные списки бомбистов, составленные благодарными «единоверцами?!». Где прекрасные произведения искусства, увековечивающие бомбистов Аль-Каиды, Талибана, ИГ?! Их нет, но зато есть прекрасные голливудские фильмы, вызывающие отвращение к этим людям. Вот этот контекст вызывает недоумение. Как выросшие в этой атмосфере молодые мусульмане Запада решаются жертвовать своей жизнью ради террора невинных людей? Как они решаются на этот  шаг, зная, что убийство невинных людей будет пятном над их родичами, друзьями, детьми и женами?! Или как они решаются на этот шаг, зная, что свои же единоверцы будут проклинать их за убийства невинных родственников?! Ведь часто при взрывах в Лондоне, Брюсселе и Париже умирают и мусульмане?!

Ответы на эти вопросы можно было бы найти в показаниях террористов, которых удалось задержать. Но, к сожалению, из-за засекреченности материалов допроса, имеющаяся  на этой счет информация очень скудна.

Возможность реформирования менталитета

В этой ситуации чрезвычайно актуальным является выяснение следующих вопросов:

- как сделать так, чтобы радикалам и экстремистам трудно было найти смертников среди европейских молодых мусульман?

- как устранить из религиозного менталитета мусульман те образования, которые сужают восприятие  недовольных молодых мусульман до такой степени, что они легко становятся смертниками-бомбистами, смертниками-террористами?

   

Действенный ответ на этот вопрос должен исходить из многих реалий и предпосылок. Но мы здесь выберем религиозный, конкретно, исламский менталитет, так как, по-видимому, в нем также есть истоки, подпитывающие психологию смертников.

   

Обычно, у людей  реформирование ассоциируется с экономикой, социальной сферой и политикой. Но как показывает правление Петра Первого, Мейдзи и работы азербайджанских идеологов модернизации (Али бека Гусейнзаде, Ахмед бека Агаоглы и Мамедамина Расулзаде) мораль и менталитет тоже могут стать объектом реформирования.

Менталитет как духовное явление обычно многим представляется как нечто мягкое, воздушное и податливое. Поэтому проведение каких-то существенных изменений в нем кажется относительно легким. Но исторические факты показывают, что очень трудно соскоблить менталитет  как с железного листа очищают «поверхность» от чего- либо. Так, например, в азербайджанской культуре жесты щедрости всегда проявлялись в признаках изобилия и расточительности. Во второй мировой войне в течение 4 лет людям пришлось жить в условиях страшной бедноты. Казалось, эти годы были достаточными, чтобы азербайджанский менталитет «очистился» от кавказских жестов расточительности, так часто проявляющихся на свадьбах и праздничных трапезах. Однако, после войны символы щедрости и расточительства, хоть и постепенно, но опять восстановились в менталитете. Этот факт показывает, что их нелегко соскоблить из менталитета. Такое же упорство демонстрирует менталитет арабов, пакистанцев, живущих в общинах Запада.       

О структуре  менталитета

Многим людям религиозный, национальный, или индивидуальный менталитет представляются в виде матрицы со структурой, например, пчелиной соты с аккуратными ячейками. К этой матрице накладываются и другие геометрические типы упорядоченности, представленные в коврах, в поверхностях средневековых архитектурных памятников.

Нельзя сказать, что этот подход стал бесспорным в мышлении 20-21-ых  веков. В философии было осуществлено развенчание парадигмы упорядоченности ментальных структур. Так, Бергсон развенчал их своей критикой понятий, созданных в принципах твердых вещей (2). Абраам Моль предлагал модель культуры, в которой разные типы отличались разной степенью уплотненности взаимоотношений между ее элементами (3). Номадические понятия постструктуралистов также были призваны предложить альтернативу геометрическо-орнаментальным представлениям менталитета. Но самая эффективная альтернатива ажурному виду менталитета была предложена теорией ризомы Делеза-Гваттари. Этот термин-метафора раскрывает другое понимание корней-причин явлений. Эти корни не имеют четкую линейную структуру. Они подобны клубку нитей, и при развертывании ставят человека в запутанную ситуацию (4). Идея ризомы, хорошо согласуясь с синергетикой, теорией хаоса  и сложных систем подпадает в общую парадигму нелинейных структур.

Зацепки в менталитете

А теперь самая главная идея нашей статьи – многие единицы, структуры, нити менталитета как в клубке, в ризоме зацеплены за другие, причем часто далеко стоящие единицы. Поэтому их можно удалять из менталитета только тогда, когда их зацепки с другими единицами разрываются, или же нейтрализуются. Ситуация похожа на известную сказку о диве, сердце которого находится в птичке, а она - в клетке в другом месте, и герой, чтобы убить дива должен найти и убить эту птичку. Аналогичным образом, чтобы изъять из мусульманского менталитета структуры, приводящие к появлению многочисленных смертников-террористов, следует, во-первых, обнаружить, в какие же далеко стоящие структуры они сцеплены, а, во-вторых, как разорвать эти сцепления (принцип «разрубления  гордиевого узла» здесь не всегда работает). Выражаясь метафорически, надо найти клетку птички, где находится сердце дива.

Некоторая особенность исламской религиозности

В поисках «клетки», где находится ядро, провоцирующее определенного рода мусульман к экстремизму,  ненависти к Западу и другим религиям, проанализируем некоторые особенности Ислама.

Во всякой религии актуальным является вопрос, как сделать, чтобы человеку было намного интереснее с Богом, чем с миром? С этой целью разные религии устанавливают разные средства, призванные умерщвлять мирские наслаждения и умножать радости от общения с Богом. У Ислама умерщвление мирских наслаждений с самого начала было специфическим. Есть хадис пророка, где он говорит, что в этом мире дано ему три наслаждения:  наслаждение от ароматов, наслаждение от женщин и наслаждение от исповеди. Как показывает жизнь пророка, наслаждение от исповеди у него было настолько сильнее и выше, что другие наслаждения не отвлекали его от счастья общения с Аллахом. Вот эта ситуация генерировалась во весь мусульманский мир. Уже в средневековье эстетика красивой жизни в мусульманском мире была чрезвычайно развита. Красочные яства и одежды, их ароматы, и орнаментальная оформленность социального пространства делали очень соблазнительной жизнь вне религии. Однако ежедневный пятикратный намаз ритмично возвращал мусульман к духовному миру, где он чувствовал себя перед Аллахом, и каждый раз становился свидетелем, что мир с Ним намного богаче и красивее, чем мир профанических наслаждений. Формула  религиозного исламского менталитета была такова: наслаждайся этим миром, но умей в этом режиме наслаждения предпочитать бытие и общение с Аллахом.

Средневековый христианский менталитет выбрал другой путь. Он систематически делал мир неинтересным так, чтобы верующим было интереснее бывать с Богом. Однако благодаря Ренессансу и Европа перешла на путь, свойственный мусульманскому миру, тогда как шиизм, а потом салафизм (вахабизм) выбрали ригористический путь христианства. Запрет музыки и веселья, или подозрительное отношение к ним нанес сокрушительный удар по той части исламского мира, которая выбрала этот путь.  Именно, в этой части сформировалось враждебное отношение к Западной цивилизации. В этой враждебности была и некоторая зависть: ведь Запад, позаимствовав эстетику красивой жизни из мусульманского Востока (5) довел ее до недосягаемого для последнего уровня. Вызванная этим бессознательная зависть слилась в менталитете радикальных исламистов в священную ярость. Во всех религиях наряду с любовью практикуется также ярость и презрение. Они выступают трансформацией танатоса, обнаруженного Фрейдом в амбивалентности эроса/танатоса. В Исламе товхид, то есть единобожье в основных интерпретациях доводится до недоброжелательного отношения к множественности. Последняя, как источник появления инаковости, вызывает священную ??ярость. Мы употребляем термин «священная ярость» в виду того, что у определенной группы мусульман она направлена против сил, которые якобы вносят эрозию единобожию. Ярость и ненависть универсальный язык воинственности. Правда, в инструкциях по ведению боя есть также указание на важность холодного самообладания. Эквивалентом этого в Коране и во всем мусульманском нравоучении выступает требование быть терпеливым («сабр»). Однако значение ярости заключается в том, что она во время боя максимизируют разрушительную энергию человека или группы. Поэтому в мусульманском мире кораническое требование быть терпеливым не свело на нет священную ярость как проявление защиты единобожия. Если перевести эту ярость в дискурс, получается  приблизительно следующая мыслительная цепочка: Аллах не запрещал мусульманам наслаждение в этом мире (ведь Ислам изначально не признавал аскетизм), но требовал от веры той глубины и интенсивности, при которых никакое развлечение не могло бы отвлекать от Него. Христиане в этом соревновании вышли вперед, ибо смогли создать общество с эстетикой максимально красивой жизни и религиозности. До конца средневековья христианский мир завидовал успехам, чувственным развлечениям и вообще, вкусу к красивой жизни мусульманских городов и культурных центров. А в самом мусульманском мире не был комплекса неполноценности ни перед христианским миром, ни перед Индом, ни перед Синдом (ни Китаем, ни Индией). Конечно, мусульманские путешественники восхищались диковинками чужих культур и писали об этом в своих путевых записках. Однако в них никогда не чувствовалось того сожаления за мусульманский мир, который стал лейтмотивом многих размышлений сторонников модернизации начиная с 19 века. Дон Жуан - бывший сефевидский принц Орудж бек в конце путешествия решил принять христианство и остаться в Испании (6). Однако в его записках о своем путешествии нет и намека на то, что это решение было продиктовано преимуществами христианского мира. Наоборот, когда он писал о своей родине, не упускал случая писать с симпатией о ее обычаях и людях. Комплекс неполноценности у мусульман возник только в 19 веке, сначала, в Оттоманской империи, а потом в тюркских окраинах Российской империи. Что касается христианского мира, то формирование здесь идеи Европы как основы идентичности, стимулировалось завистью к мусульманскому миру. В этом смысле можно сказать, что Запад за идеи Европы должник перед мусульманским Востоком. Таким образом, в 19 веке Европа и Мусульманский Восток поменялись ролями. Движение и идеология модернизации в Оттоманской империи, и в  Азербайджане были одной формой попытки ликвидации отсталости перед Европой, вызывающей зависть у мусульман. Другой формой стал джихадизм.

Идея единобожья как ризома      

Уже в Библии Бог объясняет преимущество единобожья по сравнению с многобожьем через преимущества единовластия: оно лучше, чем подчинение  разным царям. Таким образом, товхид как бы оправдывался простотой управления и подчинения. Однако, это какая-то закономерность! Любая простая система  в культуре со временем усложняется. В Христианстве догмат триединства усложняясь, привел к разным течениям – католицизму, православию, протестантизму и т.п. В Исламе даже пророк предупредил, что в его религии появится 73 секты и только одна из них будет праведной. Принцип раздвоения клеток, таким образом, повторяется во всех живых системах. В результате действия этого принципа, товхид в Исламе превратился из простой количественной сущности в идею, похожую на ризому, и даже в смысловые джунгли. У суфиев было выражение, что океан товхида бесконечен. Таким образом, они показывали свое восхищение тем, что Единое может быть бесконечным. Однако, другой парадокс заключается в том, что в таких направлениях как салафизм бесконечный океан Единого Бога превратился в темные джунгли. Адорно говорил, что у немецких идеалистов единое не пожирает множественное (7). Так вот, Бог как Единое в салафитской традиции, в отличие от этой философии, пожирает все различия. Запреты на мирские развлечения, обнищание женского социального образа и гендерных отношений, а также другие акты ограничения множественности (множественность святынь, множественность святых персон, множественность игровых, развлекательных путей и средств) были призваны свести к минимуму отвлечение верующих от Аллаха. Вот такая скудость мирской жизни, хотя идеологически оправдывается салафидами, но по принципу амбивалентности формирует в глубинных пластах презрение  салафидов к Западной жизни, семантические нюансы черной зависти, о которой мы уже писали. В психологии смертников-бомбистов ненависть к Западной культуре и к западному человеку бессознательно усиливается чувством украденного счастья. Таким образом, Единый Бог как основа, как смысл, как начало и цель наполняется комплексами, предрассудками, экстраполяциями смертников-бомбистов так, что превращается в джунгли смыслов. Океан Товхида суфиев превращается в джунгли смыслов, порожденных салафитскими противостояниями к другим, а точнее чужим. Салафидская идеология претендует на очищение идеи единого бога от всех примесей. Но свято место пусто не бывает. Когда салафидская теология очищает идею Единого Бога, освобожденное место в этой идее тут же заполняется предубеждениями, невротическими смыслами, психическими отклонениями и ложными самомнениями салафитских имамов или отдельно взятых смертников. В результате этого, формула «Бог создал людей по собственному подобию» превращается в свое отрицание: «Человек создает образ Бога по собственному подобию» (эту формулу знали и софисты). Единый Аллах салафидов и некоторых течений монотеизма создан по подобию салафидов и других. Но вот что трагично. В эту идею товхида проецировано так много из психологии и характеров салафидов, что вместо чистого товхида получились джунгли смыслов, начиная со священной ярости к иноверцам и кончая другими реализованными и нереализованными желаниями, грезами смертников-бомбистов. Мотивы и желания этих людей нитями связаны с идеей товхида, но там они так запутаны в джунглях смыслов, что очень трудно проследить, что от чего происходит. Поэтому мы выскажем следующую кощунственно выглядящую идею: менталитет смертника-бомбиста есть результат ложной идеи товхида.   

         

И следует методом деконструкции проанализировать эти смыслы с тем, чтобы выявить, в какие клубки запутано салафитское мышление бомбистов и других террористов в идее товхида?        

Смертники-бомбисты духовно мотивированы преданностью к Аллаху. Казалось, что через просветительские объяснения, через набор четких аргументов можно свести эту мотивацию на  нет. Однако, те нити, которые из менталитета бомбиста идут к идее единого Бога, в ней попадают в семантические джунгли. Поэтому здесь очень трудно перебирать, что с чем связано, что из чего получает импульсы к действиям.             

Бесконечность океана Товхида    

Суфийское понимание Бога как бесконечного Единого часто трансформируется в бесконечное единство проявлений, эманации (təcəlli). Не только суфийское понимание, но даже многие суннитские и шиитские понимания раскрывают Аллаха как единство, выступающего условием сиюстороннего бытия. Вообще-то в связи с товхидом имеется парадоксальная ситуация: за редким исключением ни в одной религии нет чистого монотеизма и чистого политеизма. Бог, как абстрактное Единое, теряет свою эмоциональную и интеллектуальную заразительность, поэтому верующим приходится созерцать его то в облике возлюбленного (у мистиков), то в образе учителя, святого старца. Многие сакральные события и личности Иудаизма, Христианства и Ислама одухотворены тем, что эманируют  из себя Божественный луч. Как уже сказали, если какая-то секта радикализирует Единого Бога, так, что его идея пожирает разнообразие мира, то со временем содержание этого Бога наполняется невротическими отклонениями верующего. Его ненавистное стремление защитить чистоту понятия одного Бога приводит к тому, что везде ему мерещатся попытки запятнать идею Единого Бога. Вот борьба с этими попытками развращает его веру, и Аллах, таким образом, у него становится внутренним аргументом, мотивом в его ненависти ко всему иному, включая и мирские наслаждения. В результате этот Бог выступает основой ненависти ко всему множественному, ко всему плюрализму в этом мире. Попытка вахабистских смертников взорвать Каабу показывает до чего может докатиться ложно понимаемый  товхид.

Многочисленные факты террористов-смертников показывают, что в современном западном мире не остановить нелепых убийств с религиозными, политическими, а то и психопатическими причинами и поводами. Очень трудно в этом изобилии  убийств найти и устранить главную причину. Мотивы этих убийц часто затеряны в семантических джунглях их психики. В этом плане исламские смертники-бомбисты не очень-то отличаются от курдских, палестинских, ирландских, баскских террористов и американских стрелков. Самое главное - найти такие способы, чтобы для нормальной мусульманской молодежи они не выглядели как воины товхида, то есть Единого Аллаха.

   

История религий показывает, что как строгий монотеизм, в конце концов, не выдержал свою позицию и для приобретения эмоционального воздействия, творческого плюрализма допускал некоторые проявления политеизма (яркий пример - Христианство), так и политеизм в своем развитии временами приобретал свойства монотеизма. У древних греков Зевс,  у тюрков Тенгри, в индуизме Брахма, а иногда Кришна выполняли те функции, которые выполнял единый Бог Иудаизма и Ислама. Таким образом, единый бог, или замещающий его какой-то главный бог свертывал религиозные разнообразия в некую концентрическую точку. А божественные ипостаси, неоплатонические эманации развертывали эту точку в плоскость разнообразных и подчас драматических отношений. В исламской традиции, даже там где наблюдается развертывание бога в многочисленные ипостаси, дискурс товхида так воинственно, исступленно проводится, как будто борьба с язычеством также актуальна как в те времена, когда Кааба была наполнена истуканами и идолами. Между тем, те воззрения, которые представлялись опасностью  для Ислама, давно потеряли свою актуальность. Вот эта анахроническая воинственность лишенного бесконечности товхида в вахабизме и в других радикальных течениях Ислама продуцировала агрессию против многообразия, против мира развлечений, против плюрализма философии и искусства.

Как известно, у Гегеля абстрактная истина носит негативный смысл, так как он считает, что подлинная истина должна быть конкретной. Исходя из этого утверждения, немецкий философ оценивает монотеизм Христианства как более развитую форму, нежели товхид Ислама. По Гегелю, именно ипостась сына делает Единого Бога конкретной, тогда как Аллах Ислама является абстракцией, лишенной конкретности. Между тем, гегелевское определение исламского абстрактного бога вытекало из навязчивого усердия некоторых известных мусульманских теологов, видевших главное завоевание собственной религии в том, что она оплот монотеизма. В действительности, как мы показали ранее, благодаря суфизму, исмаилизму и другим сектам, в Исламе происходило развертывание единого Бога в многочисленных проявлениях. Это означает, что Исламу также не была чужда конкретная истина в размышлении о Боге. В этом контексте большое значение имеет то, насколько восприятие молодых мусульман наполнено богатыми проявлениями и смыслами Аллаха. Только будучи таковой, идея единого Бога будет отражать многообразие мира и религий, и, будучи таковой, она не станет орудием отчуждения Бога от всего живого, разнообразного.               

Литература:

1. Строева А.В. Государство исмаилитов в Иране в XI-XIII в.в. М.: Восточная литература, 1978, с.153.

2. А. Бергсон. Творческая эволюция, т.1., Санкт Петербург, 1914, с.1.   

3. Абраам Моль. Социодинамика культуры.М., 1973,  с.44-45.

4. The Deleuze Dictionery Edinburgh University Press, 1 сент.  2010, p.233-234.

5. У.Монтгомери. Влияние ислама на средневековую Европу.  М., 1976, с. 45-47.

6. Книга Орудж-бека Байата Дон-Жуана Персаидского. Б., 1988, с.31-33.

7. Адорно Теодор В. Проблемы философии морали. М.: "Республика". 2000, с.66.


Ниязи Мехти

# 2679
avatar

Vesti.az

# ДРУГИЕ НОВОСТИ РАЗДЕЛА
#