Гаджи Мурад Ягизаров: «Я живу еще тем Баку» - ГОРОД МОЕЙ МОЛОДОСТИ

<span style="color:red;">Гаджи Мурад Ягизаров : «Я живу еще тем Баку» - <span style="color:red;">ГОРОД МОЕЙ МОЛОДОСТИ
25 марта 2018
# 11:00

...С годами краски начинают блекнуть. Даже дни стали короче, и уже не успеваешь переделать все дела, и так не хватает новых впечатлений, да они уже и не той глубины, как бывало раньше… И все чаще и чаще я возвращаюсь назад, в мою молодость, когда мир казался большим, ярким и светлым, а каждый день длился бесконечно долго…. Многое случалось, и все было невероятно интересным. Это время как будто вливало в меня силы – казалось, еще немного, и я смогу исполнить любое свое желание, потому что меня любили и охотно прощали мои мальчишеские шалости, потому что были друзья, с которыми меня объединяла школа и двор, а это уже полмира! Я верил людям и верил в себя, потому что в детстве это так просто…

До одиннадцати лет я жил на улице Джафара Джаббарлы, немного выше здания Райсовета. Когда-то, до революции, весь третий этаж этого дома принадлежал моим предкам, но большевики их быстренько уплотнили, превратив каждую квартиру в большую коммуналку. В этот счастливый и беззаботный период детства я дружил с братьями Ибрагимбековыми – Рустам был моим ровесником, а Максуд на пару лет старше, и из-за этого он считался «аксакалом». За всеми нашими мальчишескими делами, которые никак не могли решиться без вмешательства старших, мы обращались именно к нему, и он, как настоящий «патриарх», разруливал спорные ситуации.

В то время по Шемахинке, в сторону теперешнего Тбилисского проспекта, ходили трамваи, и верхом лихости и храбрости было заскочить на подножку, немного проехаться и соскочить на полном ходу, хотя тогда в ходу были «кровавые», и во многом правдивые истории, о том, как ребята попадали под огромные колеса и лишались ног, рук, а то и жизней. Хотя на этой улице и без трамваев было довольно опасно – машины, грузовики, какие-то повозки, и родители строго настрого запретили нам там играть. Это было табу, которого мы, в общем-то, старались придерживаться, несмотря на наши строптивые характеры. Вся наша жизнь была сосредоточена на улице Губанова, тем более что там был очень удобный уклон вниз, с которого мы до одурения скатывались на самодельных, грубо сколоченных самокатах, и в нашем большом «итальянском» дворе, где, помимо деревянных галерей, были еще обходные балконы. Через них были натянуты веревки для белья, и время от времени между женщинами вспыхивали довольно серьезные и очень шумные скандалы, на которые, как грибы после дождя, из всех окон вылезали соседи… Все было в нашем дворе – ссоры, скандалы, примирения, и это придавало нашей жизни такой цимес! Во дворе мы играли в лапту и в футбол с обязательным битьем стекол на первых этажах. Тут же, как по волшебству, возникали стекольщики, которые тогда во множестве ходили по улицам и пели свои заунывные монотонные песни: «Сте-е-е-кла вставлять, вставлять стекла-а-а»…

Но кроме футбола, драк и постоянных разборок, верхом мальчишеского блаженства было пробежаться до ближайшего угла и купить себе вкуснейшего мороженного. В летнее время город наполнялся передвижными тележками, и когда мороженщица в белом халате и белом кружевном чепчике открывала заветную дверцу, начиналось настоящее волшебство. В специальную штуку, похожую на шприц она закладывала круглую хрустящую вафлю, потом набирала большой ложкой мороженое, заполняла этот шприц, сверху закрывала его другой вафлей, нажимала на какой-то рычажок и протягивала тебе готовое мороженное. Какой же это был кайф, когда после томительного ожидания, ты, стараясь не уронить ни одной кали, начинал быстро-быстро облизывать по кругу это вожделенное лакомство…

Черный ход нашего дома выходил на 2-ую Параллельную, где находился базар, и все кому ни лень, обязательно заходили в наш дворовой туалет. Соседи, правда, пытались бороться с непрошеными гостями, закрывая калитку на цепь, но так как именно через этот вход постоянно вывозился мусор, то борьба шла с переменным успехом. То дверь забывали закрывать, то кому-то становилось жалко этих измученных «зовом природы» бедолаг, так что бесконечное хождение продолжалось. Но при этом я не помню воровства, а ведь у нас даже двери в квартиры не закрывались! Даже вполне обеспеченная и благополучная по тем времена семья нашего соседа – профессора и знаменитого на весь город хирурга Фуада Эфендиева, тоже жила как все, то есть с незапертыми дверями. Да и замки, можно сказать, были условные, а английский замок парадной вообще можно было открыть копеечной монетой…

В одиннадцать лет моя жизнь круто изменилась… Моя мама во второй раз вышла замуж за крупного академика, геолога-палеонтолога и одного из основоположников палеонтологии в Азербайджане Гамбая Аскеровича Ализаде, и мы переехали к нему, на улицу Первомайскую, угол Мустафы Субхи. Так я попал в знаменитый на весь Баку район улицы Советской, известной своими суровыми законами и не менее суровыми людьми, с которым я оказался практически один на один… Мои друзья-приятели остались на улице Джафара Джаббарлы, так что я, чтобы защищаться, сразу же начал занимался боксом. К тому же, на Советской это было принято, и мои новые друзья-товарищи все поголовно занимались борьбой или боксом. У нас образовалась своя компания, человек пятнадцать, которая всегда умела за себя постоять. Естественно, я был не пьющим и не курящим парнем, и первое время, когда я только начал общаться с «советскими» ребятами, которые сидя в тесном, дружеском кругу, передавали друг другу, как индейцы трубку мира, общую «закрутку», у меня это вызывало отчуждение, то есть я вел себя не по понятиям. Постепенно они к этому привыкли… «Пусть это будет самым большим твоим недостатком»… Но еще хуже было, когда я вынужден был сидеть с ними в этом жутком чаде. У меня это вызывало такие неприятные ощущения, что я, чтобы не затягиваться этой любезно предлагаемой отравой, и не обижать своих новых знакомых, все время делал вид, что мне нужно срочно выйти по каким-то там делам, и так как процесс курения был бесконечным, я так же бесконечно вставал и куда-то уходил. Насколько я помню, это зелье завозилось контрабандой из Ирана. В середине 50-х годов мне рассказали историю, за правдивость которой я не ручаюсь. На Советской и Хребтовой улицах в то время город фактически заканчивался, а все, что шло дальше, это были частные дома и самострой под названием Даглинка. В одном из таких домов однажды устроили обыск. Это был большой двухэтажный особняк с несколькими машинами во дворе, что по тем временам было неслыханной роскошью. Перерыли все, что только можно, но обыск ничего не дал. Вдруг один милиционер обратил внимание на то, что хозяйка дома – весьма представительная ханум, все это время неподвижно сидела в своем кресле. Ее попросили встать, тщательно осмотрели кресло, но безрезультатно… Тут кто-то случайно нажал на скрытую в плинтусе кнопку, и перед застывшими милиционерами медленно, как в кино, стал открываться вход в подвал, где обнаружилось огромное количество водонепроницаемых металлических ящиков, которые, видимо, тянули прямо под водой, привязывая к катерам или кораблям. Не знаю, насколько эта история обросла народной молвой, но, как говорится, за что купил, за то и продаю…

1040

Когда я немного подрос, мы с ребятами начали постепенно осваивать город, забираясь все дальше и дальше – Беш мэртябя, Торговая, Зевина и, конечно же, Бульвар… Тогда он был очень небольшим – примерно от парашютной вышки и до Азнефти. А от вышки и вплоть до порта были какие-то бараки и склады. Тогда на Бульваре было здорово. По эстакаде можно было выйти на знаменитую бакинскую купальню, которая располагалась примерно на месте нынешнего яхт-клуба. За символическую плату можно было получить все «тридцать три» удовольствия – искупаться прямо в центре города, напрыгаться с верхнего этажа и назагораться до негритянской черноты! Хотя прыгать с верхнего этажа купальни было довольно высоко и опасно, зато это было лихо. Меня именно так и научили плавать – я поднялся наверх, а ребята меня столкнули. Что самое интересное, я выплыл! В то время практически все бакинские мальчишки умели плавать и занимались каким-нибудь видом спорта – это был обязательный «джентльменский набор» настоящего мужчины. До моего увлечения боксом, я играл в волейбол в Доме пионеров, который находился тогда рядом с теперешним Союзом писателей, у меня был даже третий юношеский разряд. Однажды на улице я встретил своего товарища Чингиза Мурадова, который потом работал у нас в театре начальником пожарной охраны. Он шел на соревнования и пригласил меня на открытый ринг в Клуб медработников. Естественно, я с радостью пошел за него «поболеть». Когда он вышел на ринг, я испытал настоящий ужас, потому что хотя он и был крепким коренастым парнем, но его противником оказался огромный мускулистый здоровяк. Ну, все, думаю, сейчас его побьют. Начался бой. Я даже не понял, как это произошло, но вдруг вижу, как этот здоровяк уже лежит в нокауте. Для меня, для мальчишки, это было настоящим потрясением. После боя я сразу же заявил Чингизу: «Все, я тоже хочу заниматься боксом». Так я попал в общество «Буревестник» к тренеру Паше Амирову, который до сих пор остался в моей памяти очень скромным, достойным и уважаемым человеком. На первую встречу я надел пиджак, чтобы хоть как-то скрыть свою худобу. Паша Амиров внимательно посмотрел на меня, оценил мои потуги показаться в его глазах суперменом, и сказал: «Ну что ж… Ты готов?» «Да, – говорю, – я принес форму». «Ну, иди, переодевайся». С ходу, без всяких там предисловий, началась моя первая тренировка. Позже, когда у меня появились первые успехи, я стал старостой его группы. У меня бывали и синяки, и кровоподтеки, но это входило в разряд того, что так и должно быть. До этого я был драчуном, но когда стал заниматься боксом, то почти перестал драться, хотя драки были нашим постоянным занятием – то из-за несправедливости, или кто-то задевал в школе девочку, или надо было постоять за своего друга. Но в драках были и колоссальные табу! В Баку существовал «уличный закон» порядочности и уважительности к мужчине – если парень шел с девушкой, нельзя было не только ее задевать, но ни в коем случае нельзя было «метелить» парня на ее глазах. Это не дай Бог! За это могли сурово наказать, потому что никто не имел права унижать мужчину на глазах у женщины. Или если вечером по улице шла девушка, то невозможно даже было себе представить, что ее кто-то мог задеть или обидеть. Бывали, конечно же, отдельные уроды, но потом с ними разбирались по полной программе. Так что образ развязного «лоты», которого показывали раньше в фильмах, был просто киношным мифом. Вообще, в те времена мы жили по очень интересным понятиям – никогда не было разговоров о национальности, о том, кто из какой семьи. У меня, например, отчим был академиком, а мама еще до того, как вышла за него замуж, была замминистра пищевой промышленности и секретарем партийной организации, номенклатурным работником ЦК, хотя и принадлежала к известному роду – мой прадед Махмуд Ага Алиев был Шемахинским ханом, а дед, Исмаил бек, знаменитым на весь Баку адвокатом. Человеком она была очень жестким, но справедливым. Ее очень любили и уважали за то, что она никогда не давала своих в обиду. Тогда же тоже существовало и воровство, и взяточничество, и, будучи замминистра, от нее зависело назначение на «хлебные должности». Именно мама своим поведением и отношением заложила во мне главные жизненные принципы. Я хорошо помню историю, которая на всю жизнь стала для меня огромным примером честности и порядочности. Перед новым годом к нам вдруг позвонили в дверь. А в то время как раз готовился юбилей Низами, и по всему городу продавали роскошные упаковки печений и конфет с изображением поэта, но я всегда проходил мимо этих сказочных сладостей. Не то, что я был голоден, нет! Мне просто не выдавали такого количества карманных денег, чтобы я мог покупать все, что душе угодно. Когда я открыл дверь, незнакомый человек поинтересовался, здесь ли живет Тамара ханум Алиева? «Да, – говорю, – я ее сын». Он очень обрадовался и со словами, что это новогодний подарок для моей мамы, занес к нам в комнату огромную коробку. Когда после его ухода я ее открыл, то сразу же попал в сказку «1001 ночи» – там были целые россыпи конфет и печений в этих красивейших упаковках с Низами, мимо которых я столько времени проходил! Но без маминого разрешения я не стал ничего пробовать. Боже мой, как медленно тянулись минуты ожидания! Когда мама, наконец, пришла, я бросился к ней с радостным криком. Она молча посмотрела на этот неожиданный подарок и пошла к телефону. Тут я впервые услышал жесткие, даже металлические нотки в ее голосе. Без всяких предисловий она потребовала, чтобы немедленно приехали и забрали коробку. Видимо, ее стали уговаривать, но она лишь сказала, что больше повторять не будет… Через полчаса эта чудесная, волшебная коробка исчезла… Именно тогда мама впервые заговорила со мной, как со взрослым человеком: «Ты понимаешь, этим подарком они хотят меня задобрить, чтобы я назначила одного человека на должность замдиректора карамельной фабрики. Но я не могу этого сделать, потому что он – вор».

Надо сказать, мама почти никогда не ругала меня за драки. Единственное, о чем она меня просила, чтобы я не совершал подлых поступков. А хулиганом я был знатным – меня часто выгоняли с уроков и даже пытались исключить из школы за постоянные побеги на «шатал» через окно школьного туалета и прочие шалости. Наш директор Шах Аббасович был очень жестким человеком, настоящей грозой школы. Впервые я его увидел на торжественной линейке, когда пришел в первый класс. Школьники стройными рядами стояли перед лестницей, с которой директор и завуч должны были произносить торжественные речи. А поодаль на спортивной площадке старшеклассники гоняли мяч. И надо же было такому случиться, что этот самый мяч прилетел именно под мои ноги! Тут ко мне подбегает взрослый парень и говорит: «Давай его сюда!» Ну, разве можно было мне такое сказать? Как все нормальные мальчишки, я хотел отбить его ногой, а тут от меня требуют унизительной передачи из рук в руки. Естественно, я стал сопротивляться, тут он как даст мне подзатыльник. Этого я стерпеть уже никак не мог! Сразу же подобрал кусок доски, и со всей силы ему врезал. Что тут началось!!! Меня моментально схватили и отвели в директорский кабинет, где Шах Аббасович устроил мне форменную выволочку: «Слушай, ты еще не начал, а уже начинаешь!!!»

У меня был близкий друг, Лева Поляков, который жил со мной на одной площадке. Лева был прекрасный математик, у меня же было хорошо с гуманитарными предметами, а вот с математикой не очень. Поэтому когда в класс входил наш учитель Рафаэль Павлович со словами: «Садитесь, двоечники!», и начинал громко вещать и быстро писать на доске примеры, я старался не попадаться ему на глаза, так как не всегда был готов отвечать. Лева же, наоборот, вообще не обращал на него внимания и увлеченно решал какие-то свои задачки, не слыша и не видя, что происходит в классе. Благодаря тому, что Лева хорошо знал математику, он был на особом положении, и Рафаэль Павлович любил вызывать его к доске. Правда, Лева «включался» не сразу. «Поляков!» – выкрикивал Рафаэль Павлович. Тишина… «Профессор Поляков!!! Идите к доске» – практически кричал он. А любимое слово Рафаэля Павловича, когда он перечеркивал наши чересчур длинные решения, было «нерационально». И Лева довольно часто перечеркивал решения Рафаэля Павловича именно с такой формулировкой, чем доводил последнего до высшей степени ярости: «Как это нерационально?! Покажите же нам, как надо решать этот пример!» И Лева показывал… Но это были безобидные шалости по сравнению с тем, что мы с Левой натворили с нашей физичкой. Не знаю уж почему, но я пользовался у нее неизменной симпатией. Потом ей, видимо, сделали за это выговор, и однажды она довольно резко меня осадила. Я так на нее обиделся, что тут же решил отомстить за обиду. Как раз в это время нас повели на вакцинацию. Пока все ждали своей очереди, Лева отозвал меня в сторонку. Там, в медкабинете на подставке, стоял большой скелет. План мести был найден! Мы тут же его стащили, раздели в коридоре какого-то младшеклассника, надели на скелет костюм, фуражку, очки и воткнули в челюсть папиросу – то ли «Казбек», то ли «Беломор», и в таком виде – я за шею, Лева за тазовые кости, поволокли этого чудовище в кабинет физики. Наша физичка всегда сидела спиной к двери, и мы, потихоньку подкравшись, положили на ее плечо костлявую ладонь. От этого движения все кости скелета начали с грохотом стукаться друг об друга. Удивленная учительница повернулась на этот шум, и когда увидела это чудище, сразу же упала в обморок. Можете себе представить, что потом началось… Спустя долгие годы я очень подружился с Шахом Аббасовичем. Он часто приходил на мои спектакли, и даже как-то раз сказал, что гордится тем, что у него был такой ученик…

То, что в наше время в Баку не существовало даже понятия национальности, наложило на мое поколение особый отпечаток. Кто только не жил у нас на улице – грузины и евреи, русские и татары, украинцы и лезгины. У нас было одно понятие – понятие чести, достойный ты человек или нет. Так и говорили: «Киши адамдыр?» Если ответ был положительный, с тобой были на равных. Это был вкусный город, именно этим он и отличался от других городов, в том числе и Закавказских. Там же были моно-республики, а в Азербайджан из-за нефтяного бума приехали работать люди самых разных национальностей. Эта общая работа, а потом забастовки, революция и межнациональные браки очень всех сплотили. Помню, у нас в театре был такой актер Ковтун, приехавший с Украины. Как-то раз он мне дал почитать письмо, которое он написал домой, и которое меня поразило до глубины души: «Я попал в рай, я попал в необычный город, – писал он, – в котором нет даже понятия оскорбить человека по национальной причине. Я здесь дружу со всеми и ощущаю себя как в раю». Я этим очень гордился, и когда где-то в других городах заходил разговор о межнациональных распрях, то всегда говорил: «У нас в Баку этого нет». Для меня это был очень важный показатель. Даже когда мы в юности устраивали между собой разборки, в них никогда не присутствовало национальной причины. Мы никогда не шли драться с армянами или русскими. Мы шли драться только по конкретной причине. Помню, тогда многие мальчишки носили с собой ножи или кастеты, но из-за того, что вся моя компания занималась спортом, мы этим не увлекались, хотя финка для всяких там экстренных случаев у меня была. В то время в Баку был такой Гиви Коберидзе, двоюродный брат известного грузинского актера Отари Коберидзе и родной брат моего товарища Шалико, который впоследствии стал известным поваром и даже представлял Азербайджан на международных выставках. Шалико прекрасно делал ножи с наборными ручками. Однажды я принес ему напильник, из которого он смастерил для меня финку, но пока без рукоятки. В один прекрасный день, когда я должен был занести ему кости разных цветов, мне открывает дверь его брат Гиви, знаменитый потомственный борец. Передо мной стоял настоящий Аполлон – он был в плавках, и его торс с рельефными мышцами и развитой мускулатурой, был поистине скульптурным. Да к тому же он был такой гордый грузин, но, что очень важно, бакинского разлива. (Баку вообще накладывал отпечаток на все без исключения нации, которые у нас жили, потому то и возникло само понятие – бакинец). Он со мной поздоровался и сказал, что Шалико нет дома. «Ничего, – говорю, – передайте ему этот сверток». Он взял его, раскрыл, потом вытащил из тумбочки готовый клинок без рукоятки. «Ты за этим пришел?» «Да, – говорю». Тут он к моему ужасу и восхищению голыми руками сломал эту стальную заготовку. «Тебе не стыдно? Ты мужчина, и ты хочешь ходить с оружием? А голова для чего? А кулаки для чего? Стыдно!» Не знаю, это ли событие так на меня подействовало, но с тех пор я больше никогда не ходил с оружием, а если вдруг возникала опасная ситуация, то под рукой всегда были палки или камни…

Надо сказать, что в Баку моей молодости все время происходили какие-то интересные истории, которые с годами превращались в легенды… Когда я собрался жениться, то мне очень хотелось, чтобы свадьба состоялась в знаменитом бакинском ресторане «Дружба». Однажды, когда я в очередной раз пришел туда, чтобы обговорить все детали, один из работников ресторана рассказал мне историю, которая в конце 60-х потрясла весь город… Как-то раз, в обеденное время, в ресторан вошел светловолосый мужчина, по виду явно приезжий. Сел за столик, заказал себе бутылку воды, сто грамм водочки, борщ, закуску и попросил, чтобы ему поставили какую-нибудь русскую песню. Официант предложил ему «Подмосковные вечера» и включил магнитофон… А в то время в «Дружбу» на обед любило захаживать начальство, в том числе и милицейское, а также некоторые «цеховики». Такая вот теплая компания «деловых» и сидела в тот день в ресторане. Один из них, видимо самый крутой, подозвал к себе официанта и довольно пренебрежительно приказал сменить эту песню на азербайджанскую. Тот стал объяснять, что это заказ гостя, и когда песня закончится, он обязательно выполнит его просьбу… Но тот был неумолим и решил сам разобраться. Он встал, подошел к приезжему и сказал: «Это ты заказал песню?» «Да, – ответил мужчина, – а в чем дело?» «Я хочу другую музыку». «Да пожалуйста, сейчас допоют, и ставь себе, что хочешь». Подгулявший спорщик со словами «А ты вообще кто здесь такой?» выдернул у того тарелку с борщом, опрокинул на голову приезжего и под дружный гогот своих товарищей пошел к своему столику. Официанты сразу же увели пострадавшего из зала, как-то попытались его почистить и отмыть. Через некоторое время тот снова вернулся в зал и попросил повторить заказ. Ему опять принесли бутылку воды, сто грамм водочки, борщ и закуску. Под недоуменные взгляды всего зала, он неторопливо все это съел, расплатился с официантами и даже оставил им щедрые чаевые, несмотря на то, что они в один голос отказывались от денег, и направился к своему обидчику. «Я всегда слышал, что Баку очень гостеприимный город, к тому же здесь у меня живут друзья. Вы поступили неправильно. Извинитесь, пожалуйста». «Извиниться? Да кто ты такой? Иди отсюда!» – услышал он в ответ. «Мужчины так не поступают», – настойчиво продолжил приезжий. «А как поступают мужчины?» – нагло рассмеялся разгулявшийся хам. «А вот как», – ответил тот и, вытащив из пиджака пистолет, выстрелил ему прямо в голову… В зале воцарилась гробовая тишина… «У кого-нибудь есть еще ко мне вопросы?» – спросил приезжий, и, после секундной паузы, неспешной походкой ковбоя из «Великолепной семерки», направился к выходу. Чуть позже, когда прошло оцепенение, со своих мест повскакивали милиционеры, и, судорожно сжимая в руках табельное оружие, бросились к выходу… В Парке Кирова перерыли каждый куст, каждый закоулок, три дня не прекращались поиски по всему городу, но стрелок бесследно исчез. Так до сих пор никто и не знает, кто же это был…. И это тоже Баку, всегда разный и всегда интересный…

В старших классах настало время определяться с будущей профессией, и я оказался перед нелегким выбором. Со стороны отца все были врачами или ювелирами, со стороны мамы – мой дядя, Махмуд Алиев, был министром иностранных дел и предложил мне целевое место в МГИМО. Самое интересное, что разговора об актерстве даже не возникало. Наоборот! Мой тренер советовал мне поступать в спортивный институт, потому что помимо ощутимых достижений в боксе, я отличался большой целеустремленностью. Я так увлекся боксом, что меня невозможно было оторвать от тренировок и учебных боев. А тут вдруг в школе мне предложили сыграть роль спортсмена, на что я ответил решительным отказом. О каком актерстве могла идти речь, когда я от стеснительности даже стихотворения не мог прочитать в классе! Но потом я все же втянулся, с увлечением принимал участие в репетициях, тем более что в школьной постановке мне досталась роль спортсмена, и одновременно продолжал заниматься боксом. Словом, передо мной возникла дилемма, но я мало тогда о чем думал – спорт шел хорошо, я ходил на репетиции, и жизнь шла своим чередом. Правда, с детских лет я ходит в театры – ТЮЗ, Русскую драму, много раз бывал на спектаклях нашего родственника Алескера Алекперова и видел его в ролях Джаваншира, Отелло, Вагифа… Конечно же, меня это восхищало – он был красавец, фактурный, в общем, гениальный актер, но актерство не было моей целью, я даже не думал об этом потому, что был очень застенчивым, несмотря на то, что был спортсменом, драчуном и душой компании. Но это одно, а выходить на сцену – совсем другое дело! И вдруг я узнаю, что родители попросили Алескера Алекперова, чтобы он сходил на мой школьный спектакль. Когда я сквозь щелку занавеса увидел его в зале, то сразу же заявил, что не пойду играть. Но меня со словами: «Ты что, собираешься сорвать премьеру?» буквально вытолкнули на сцену. Как я играл – не помню, но дядя Алескер потом на семейном совете сказал, что во мне что-то есть, и через несколько дней повел меня на кинопробы фильма «На дальних берегах» на роль Мехти, Михайло. На эту роль я не подошел, но зато мне предложили сыграть партизана. На этих самых первых моих пробах меня увидел режиссер Исмайлов и взял меня на роль чобана в фильме «Мачеха». Так вот все и пошло – киносъемки были для меня тогда таким сказочным процессом, что вопрос о моем будущем был решен. Тогда от Азербайджана было целевое место во ВГИК, в который я поступал два года подряд, но со ВГИКом, в силу разных причин, кстати, и из-за того, что я не захотел воспользоваться блатом, у меня как-то не сложилось. Поэтому после второго захода, я вернулся в Баку и поступил в театральный институт. Экзамены уже прошли, но меня все же приняли с условием, что я все сдам до конца первого полугодия на отлично. Мой педагог, Магеррам Ашумов, который был одновременно директором Русской драмы и главным режиссером, весь наш курс взял в свой театр, который в то время готовился к Декаде азербайджанского искусства в Москве. И хотя мы все участвовали в нескольких спектаклях, со всего курса только я один остался в труппе. Параллельно институту и театру, я довольно много снимался. Мне очень повезло с режиссерами. Были случаи, когда режиссеры соглашались с моими предложениями по поводу роли. Они мне говорили: «Попробуй, докажи», и очень часто брали именно тот вариант, который я предлагал.

Но на съемочной площадке были не только споры и творческие поиски, было и много смешного. Помню, как мы приехали в Аджикент, чтобы снимать там финальную сцену свадьбы в фильме «Аршин мал алан». Как назло, десять дней подряд там беспрерывно шел дождь. Снимать было невозможно, и мы вынуждены были сидеть в гостинице, а обедать ходили в кябабную, находящуюся недалеко от места нашего проживания. Хозяин этой кябабной очень радушно встречал нас с Гасаном Мамедовым: «О, Сулейман бей и Аскер бек пришли покушать», и закармливал до отвала. И так все десять дней – мы от безделья ели и спали, и поправились до такой степени, что на нас не сходились ни фраки, ни жилеты, а наши актрисы просто не влезали в свои платья, так что нашим костюмерам пришлось ох как потрудиться…

Многие фильмы, в которых мне довелось сниматься, я не смотрел, за исключением, пожалуй, «Аршин мал алан». Этот фильм стал для меня своего рода точкой отсчета. Но когда прошло время, и когда в нашем кино замерла жизнь, я пересмотрел многие свои ленты, и вдруг увидел, какие там были мысли, музыка, поэзия, какие были лица! Я очень любил сниматься в районах Азербайджана, потому, что погружался в совершенно другую жизнь… Меня удивляло и радовало, что когда я шел по поселку, аксакалы первыми со мной здоровались как с родным человеком. Добродушные, теплые и очень чистые люди. Их чистота создавала у них абсолютно другое восприятие мира, и ты попадал в круг людей, от которых не ждешь удара и подлости. В городе же я все время был в напряжении, а там ничего этого нет. Тебя встречают жизнерадостными улыбками, искренним желанием хорошо принять и угостить. Так вот бакинцы моего поколения были так же гармоничны и чисты во времена моей молодости в городе! И когда я встречаюсь с моими сверстниками, у меня будто открывается второе дыхание – нет никакого подвоха, гадости, зависти, второго и третьего смысла сказанного, потому что ты общаешься с людьми своего круга, своего воздуха. Сейчас, выходя в город, я стараюсь пройти по маршруту моей молодости – от проспекта Кирова по Торговой, мимо Парапета, по Ольгинской до Бульвара, (но к сожалению не встречая ни одного знакомого лица). Там мы с друзьями обходили весь бульвар и через Студенческую аллею опять возвращались в город … И так по два, три раза за вечер. Причем, когда ко мне приезжали друзья из других городов, и мы шли по улице, моя голова постоянно крутилась в разные стороны – «Привет», «Привет», «Привет»… «Ты что, играешь или на самом деле со всеми знаком?» – спрашивали меня друзья. Но мне же отвечали и они это видели! «Неужели вы все друг друга знаете?» – замирали они от восторга. То, что для бакинцев было привычным состоянием, у них вызывало настоящий шок.

Естественно, что кроме театра и кино, в моей молодости были и развлечения. Я очень любил, да и сейчас люблю кино, но уже много лет не хожу в кинотеатры, а смотрю все фильмы в основном на DVD. А тогда моими любимым кинотеатрами были «Низами» и «Ветен» с достопримечательностью Баку – Гитой Александровной Бессантиной. Она знала еще моих родителей, и когда я приходил, встречала меня громким возгласом: «О, смотрите, кто пришел! Посмотрите же, кто пришел! Иди сюда, мерзавец, – звала она кого-то из своих работников, – быстро принеси билеты, ты посмотри, кто пришел! Сейчас вас, Мурад, посадят на самые правительственные места». С ней у меня было связано много интересных случаев, но особенно запомнился один. Когда я еще учился в институте, в Баку начали прокатывать индийские фильмы, некоторых студентов привлекли к озвучке, и я попал в «Ветен». Там для нас соорудили небольшую, обложенную одеялами, чтобы не проникали посторонние звуки, будку. Внутри стояла лампа, микрофон и партитура фильма, и мы вживую все это переводили. Со временем я так «набил руку», что перестал заглядывать в текст и даже добавлял свои хохмы, от чего зрители в зале были в восторге. Однажды я попал на ночной сеанс фильма Феллини «Ночи Кабирии». Тогда эти ночные показы были очень популярны у бакинской интеллигенции, но попасть туда можно было по спискам или очень большому знакомству. Я же, как постоянный «озвучиватель», прошел свободно, вот только не смог себе найти ни стула, ни кресла. Видя мои мучения, Гита Александровна разрешила мне принести в зал кресло из ее кабинета. Тащу я это кресло, а навстречу мне идет солидный пожилой человек.

– Куда это ты несешь кресло? – резко спрашивает он меня.

– В зал, – отвечаю.

– А кто это тебе разрешил?

– Как кто? Я у Гиты Александровны спросил.

– Все! Давай назад! Никаких кресел, там мест нет.

– Да мне и не надо много места, я сбоку его поставлю, – пытался возразить я.

– Ты кто такой вообще?– возмутился он.

– А почему вы позволяете себе разговаривать со мной таким тоном? Я что, совершил какой-нибудь проступок, я озвучиваю фильмы в этом кинотеатре и хочу посмотреть «Ночи Кабирии», – сказал я решительно.

– Не посмотришь! – буквально взорвался он, – кто ты такой, чтобы заниматься самоуправством? Все, мест там нет!

– Вы плохо воспитанный человек, если так разговариваете.

– Ах ты, мальчишка, – начал он свою гневную тираду, и в этот момент появляется Гита Александровна.

– Кямбиз Агаевич, что случилось?

– Да что это такое? Он мне здесь еще отвечает. Вон!

Ну, тут уж я не выдержал:

– Вы действительно плохо воспитанный человек, вы что, с преступником разговариваете? Я вам в сыновья гожусь, а вы со мной обращаетесь, как с хулиганом.

– Ты и есть хулиган!!! – заявил он. Но тут вмешалась Гита и так быстро и ласково стала ему объяснять, кто я такой:

– Кямбиз Агаевич, понимаете он не хулиган, он из хорошей семьи. Вы, наверное, знаете его маму и дядю. Это племянник министра иностранных дел, Махмуда Алиева.

Тут он замолк… Уже потом выяснилось, что они дружили семьями:

– Махмуда Измайловича? Ну ладно, иди, садись, я погорячился…

Это был Кямбиз Агаевич Аллахвердиев, заместитель председателя Госкино Азербайджана, как потом оказалось, совершенно замечательный мужик. А спустя какое-то время, я вместе с Муслимом Магомаевым и еще несколькими друзьями попал к нему в дом на празднование Нового года. Там уже собралось множество гостей, в том числе и два приезжих из Москвы специалиста, связанных с космосом, на пиджаках которых красовались золотые значки лауреатов Ленинской премии. Был потрясающий стол, приготовленный очаровательной супругой Кямбиза Агаевича, а за окном дома, расположенного на узкой улице – это было около пожарки на Корганова, лилась музыка, люди пели, танцевали, курили на балконах. И вдруг кто-то из гостей попросил: «Муслим, спой нам, пожалуйста». А Муслима и просить не надо было, настолько он обожал петь. Он тут же сел за рояль, и надо было не столько его слушать, сколько смотреть на то, как он потрясающе и виртуозно играл. Целый час мы наслаждались его пением, и в какой-то момент вдруг поняли, что за окном стихло все веселье, и люди гроздьями повисли в окнах и на балконах. Когда Муслим закончил, он повернулся и улыбнулся своей потрясающей скромной улыбкой, а двое московских гостей обратились к нему со словами: «Муслим. Мы объездили весь мир, бывали в лучших оперных театрах, но такого исполнения нигде не слышали». Они еще долго восхищались его талантом, а на улице творилось что-то невообразимое – люди кричали «Ура!» и бешено аплодировали…

Однажды у меня был еще один случай, связанный с Муслимом. Мы веселой компанией – Наргиз Халилова, Муслим, я и другие ребята, среди которых был и Юра – врач и по совместительству тенор в опере, сидели в кафе «Наргиз» и пили коктейли. Потом я пошел расплачиваться и невольно услышал разговор за соседним столиком – одна из девушек восторженно говорила своей подруге: «Смотри, Муслим». А рядом с ними сидел ее парень. Видимо из ревности, он как-то уж очень пренебрежительно сказал: «Подумаешь, Муслим. Я сейчас дам ему пять рублей, и он споет прямо здесь». Хотя все прекрасно знали, что Муслим таким никогда не был. В свое время он категорически отказался от приглашения на какой-то правительственный банкет: «Они будут есть, а я буду петь? Никогда!» Поэтому когда я услышал слова этого парня, меня это сильно оскорбило. Моя компания уже отошла на приличное расстояние, я же подошел к этому грубияну и сказал: «Тебе не стыдно, это же Муслим, наша национальная гордость». «А ты кто такой, чего лезешь?» – ответил он зло, выругавшись. Здесь, конечно, получилась драка. К тому же он был не один, но на мое счастье в этот момент мимо проходили ребята из спортивного общества, где я занимался боксом, и они тут же пришли ко мне на выручку. Это – типичный Баку. Все было… Я даже помню время, когда в конце 50-х годов по городу ходили патрули, вооруженные автоматами, так как в городе было не очень спокойно. Случалось, что к прохожему могли прицепиться хулиганы и снять с него часы. Время было напряженное, правда, не знаю, с чем это было связано, но я его застал. У нас в крепости была военная комендатура, а напротив – гауптвахта. Мой отец после войны был заместителем коменданта города Баку. Я вспоминаю, как в детстве мы с папой ходили на парад. Он был в военной форме с хрустящей портупеей и пистолетом в кобуре, сапоги начищены до блеска, на груди сверкали награды… Настоящий боевой офицер! Мы шли на площадь Ленина через весь город. Везде были кордоны, через которые мы свободно проходили, а я шел гордый, так как все военные узнавали папу и отдавали ему честь…

Мое поколение очень любило отмечать праздники – и майские, и ноябрьские. Самое интересное, что нас никто не заставлял ходить на демонстрации. И в студенческие времена, и когда я уже работал в театре, мы собирались в определенном месте и шли по проспекту Кирова, сворачивали на Хагани, потом мимо сада 26 шли до конца, там, перед самым выходом на площадь, входили в Черный город, и уже оттуда поворачивали в сторону площади Ленина, чтобы пройти мимо трибун с криками «Ура!» На всем нашем пути стояли накрытые столы, на которых чего только не было – кефир, пирожки, куски жареной курицы, яйца, кутабы, мороженное. Дома то мы кушали, но пройти мимо этих аппетитных вещей было просто невозможно… А вечером были танцы с «Рио-ритой». О-о, я любил ходить на танцы, особенно в АЗИ. Но туда еще надо было достать пропуск, а это было невероятно трудно. Иногда мы пролезали в какое-то случайно открытое окно «зайцами». Там на разных этажах играло сразу несколько оркестров, которые исполняли потрясающую музыку. Жарко, все мокрые, но все веселятся и танцуют под мелодии Глена Миллера. И так до четырех утра…

1030

Для моего поколения джаз был всем! В Старом интуристе играл Вова Владимиров, который был самым главным стилягой Баку. Да и я стиляжничал – узкие брюки-дудочки, туфли на микропоре, узенький галстук с саксофоном, волосы, зачесанные в кок и намазанные репейным маслом или бриолином, а плечи моего пиджака, когда я садился в кинотеатре, занимали два места… На Советской улице мой вид сначала вызывал какое-то неуважение, но в силу того, что я был знаменитый драчун, ходил на все разборки и был младше всех, мне прощали эти дикие наряды, хотя и добавляли: «Ну что это у тебя за брюки?», потому что на нашей улице все ходили в огромных добротных клешах.

Моя театральная судьба сложилась довольно счастливо, и театр на долгие годы стал моим вторым домом. Но кроме замечательных ролей и зрительского признания, кроме работы с замечательными режиссерами и драматургами, именно театр подарил мне возможность неоднократно видеть и слушать Гейдара Алиевича Алиева. Впервые я его увидел на 50-летии Русской драмы, в 1970 году, когда он вручал театру орден, а знамя, на которое он прикалывал награду, держал я. Это была, конечно же, уникальная личность. Я всегда относился к нему с почтением и большим уважением – у меня было такое ощущение, что если эпоха рождает великую личность раз в тысячелетие, то это был именно Гейдар Алиев. Он был необычным человеком по отношению к другим людям – с друзьями он был друг, с врагами он был враг. Для меня такая позиция была главной, основной и очень близкой. Гейдар Алиевич при своей занятости и нагрузках, часто приходил к нам на спектакли, и потом обязательно заходил за кулисы, чтобы поблагодарить актеров. Он прекрасно понимал, что актеры, как дети, и их обязательно нужно поощрять. Иногда он оставался и беседовал с нами, и делал при этом такой разбор спектакля, будто он театровед. Он прекрасно разбирал работу сценографа, режиссера, композитора, актеров и так это делал, что мы стояли онемевшие от восхищения. Никогда в жизни Гейдар Алиевич не позволял себе похлопать кого-то по плечу или заговорить с кем-то панибратски. Он многим говорил «ты», и мне в том числе, и если бы он сказал мне «вы», я бы почувствовал себя униженным, потому что этим «ты», он делал меня близким себе человеком. Это был политик глубочайшего ума, работоспособности и понимания жизни.

Баку сейчас другой, с новой нарождающейся интеллигенцией. Недавно я совершенно случайно познакомился в самолете с молодыми людьми. Оказалось, что они образованы, воспитаны, владеют несколькими языками, работают в солидных фирмах. Правда, есть и те, кто бравирует своими деньгами и связями. Безусловно, жизнь идет, все меняется, и не может быть сейчас так, как было тогда. Мне в этом времени не очень комфортно, я не совсем вписываюсь в эту жизнь, потому что я живу еще тем Баку. У меня нет никаких претензий к новым людям, просто они совершенно другого формата…

Гаджи Мурад Ягизаров - Народный артист Азербайджанской ССР

# 16099
avatar

Бахрам Багирзаде

# ДРУГИЕ НОВОСТИ РАЗДЕЛА
#