Александр Шаровский: «Я срезался на первом же экзамене, и в этот момент влюбился»

Редакция Vesti.Az продолжает рубрику «Как молоды мы были».
В этой рубрике будет сделан экскурс в раннюю молодость известных нам людей, гостями рубрики будут писатели, поэты, люди искусства, политики и спортсмены.
Одним словом, люди, которых мы хорошо знаем, уважаем и любим. Как прошла молодость? Какие мгновения были яркими? Какой след оставила первая любовь? Ответы на эти и другие вопросы, связанные с молодостью вы узнаете от этих людей.

В гостях у рубрики народный артист Азербайджана, кавалер ордена «Шохрат», обладатель премии Союза театральных деятелей Азербайджана «Золотой дервиш» и премии общества «Бакинец» – «Хумай», главный режиссер Государственного Театра русской драмы имени С.Вургуна Александр Шаровский.

- В искусство я пришел случайно. Я сам из типично бакинской еврейской семьи, где занятия театром не считались серьезными. Правда, в школе я занимался в драматическом кружке, но родители хотели, чтобы поступил в мединститут. Однако я благополучно срезался на первом же экзамене, и так получилось, что в этот момент влюбился. Предметом моей любви была девушка, которая работала пианисткой в оркестре Театра юного зрителя. Для того чтобы поразить ее воображение я выяснил, что в ТЮЗе есть набор на вспомогательный состав. Тогда этим театром руководил Зафар Пашаевич Нейматов, отец моего друга Азера Нейматова. И выяснилось, что надо подготовить стишок, басню, и можно попытаться пойти в артисты.

Я еще раз повторяю, мной руководило желание эпатировать предмет моего внимания. Как сейчас помню, я пришел тогда в театр, меня провели к главному режиссеру. Я представился. Он сказал, подготовьтесь, достаточно ли вам на это недели? А я уже знал заранее и был готов, о чем и сказал ему. И где-то через три дня я пришел, собрался худсовет, все режиссеры театра. И прочитал это дело. К моему удивлению меня уже зачислили во вспомогательный состав, а я, еще раз повторяю, речь шла только о том, чтобы зайти и удивить.

Вот я и удивил. Мы поженились рано, состоялась наша свадьба. Мне тогда было 19 лет. У нас родился сын. В общем, мы прожили еще некоторое количество лет и развелись, но тут выяснилось, что к театру я прикипел. По образованию я педагог английского языка, и все говорил своему покойному отцу, царство ему небесное, что вот скоро уйду из театра, скоро закончу. Но так никуда и не ушел. И вот, скажем так, миром руководит страсть. Одна страсть переросла в другую, и я остался навсегда в театре. И, надо сказать, что если у меня по жизни многое складывалось не так, как мне бы хотелось - много было всяких экстремальных ситуаций, то моя творческая судьба складывалась на удивление благополучно. Я захотел стать артистом – я им стал. В какой-то время я сыграл замечательные роли, включая Дартаньяна в «Трех мушкетерах» Дюма. Это была знаменитая постановка Гусмана, в которой я играл госконца и был ассистентом режиссера. Я сыграл там замечательные роли Жадова в «Доходном месте» Островского, пушкинского Дон Гуана. Много играл, правда, начинал с исполнения задней части лошади в спектакле «Сказки Пушкина». И дерево играл, много зверюшек сыграл. Театр юного зрителя – это вообще очень хорошая школа, дает большую техническую нагрузку, и это очень важно. Освобождает жесты, освобождает мышцы, дыхание.

Одновременно я окончил институт. Ну, как вы понимаете, я ни одного дня не провел в школе, вся моя жизнь была связана с театром. Я очень любил Театр русской драмы, в дальнейшем захотел перейти сюда, но была одна проблема. Дело в том, что в одно время существовал негласный закон о том, чтобы из ТЮЗа артистов не переманивать. Но так случилось, что менялось руководство в ТЮЗе, и я, воспользовавшись моментом, сказал о том, что хотел бы работать в русской драме. А мне главный режиссер Бейбутов сказал, я тебя возьму, если тебя отпустят. Меня отпустили в ТЮЗе, а в русской драме пригласили на роль Фархада в спектакле «Фархад и Ширин». И так закрутилась моя карьера здесь, в этом театре я тоже много играл, но уже в ТЮЗе начал заниматься режиссурой. Потом здесь стал заниматься серьезней, был огромный период сотрудничества с Рустамом Ибрагимбековым. В четырех его спектаклях я играл главные роли и ассистировал, занимался самообразованием. Там я тарифицировался как режиссер, в дальнейшем был назначен главным режиссером Театра русской драмы, коим являюсь почти двадцать лет.

Вообще, надо сказать, что детство у меня было счастливое. Я бакинец во втором поколении, у меня была огромная семья – дедушка, бабушка, папа, мама, тети, дяди, братья и сестры. И все мы были счастливы. Но так случилось, что из той огромной семьи в Баку сейчас остался я один. Некоторые родственники ушли из жизни, а оставшаяся часть разъехалась от Израиля до Америки, Германии и Канады. Так что я - единственный хранитель могил, которые остались здесь в Баку, и как бы для меня, несмотря на то, что у меня было огромное количество приглашений переехать в Россию, на Украину и еще кое-куда за границу, но я, так сказать, не пионер по своему характеру. Мне важно дышать воздухом бульвара, это, в общем, глубоко личное дело.

- Вы еще снимались в кино…

- Вы знаете, этот вопрос для меня всегда сложен, потому что моя киносудьба, на мой взгляд, не состоялась. Несмотря на то, что я снялся в некотором количестве фильмов, и часть из них, в частности, роль инженера Петрова в картине «Не бойся, я с тобой» осталась в памяти – до сих пор используют какие-то фразы, но такой киношной судьбы у меня не состоялось. То ли я не киногеничен, то ли я был очень занят театром. Ну, не знаю, не состоялась. Поэтому я с удовольствием снимаюсь, когда есть какая-то возможность, но вот такой роли, которой бы мне хотелось сыграть… Уже, так сказать, много лет прошло, я думаю, что с театром у меня все гораздо взаимнее, чем с кино.

- Увлекались ли Вы спортом?

- Да. Дело в том, что я серьезно занимался футболом, и если бы не травма, которая неожиданно меня зацепила прямо на поле – была сломана рука, повреждены ребра. Это произошло на стадионе «Спартак». Я входил в сборную Азербайджана, играл за бакинское «Динамо». А начинал я в «Локомотиве», где в более старшей группе – тогда команды делили на детскую, юношескую и молодежную – на поколение старше играли Анатолий Банишевский, Забродин, Коля Смольников.

И, значит, перед чемпионатом мира шестьдесят шестого года в игре с бакинским «Спартаком» против меня сыграли грубо, и я получил серьезную травму и заболел. Думаю, что если бы этого не произошло, то я, наверное, мог бы остаться и в футболе. Я играл за молодежную команду, и мы были все уже кто где распределены. Знали, кто будет играть в кировабадском дубле, кто будет играть в дубле «Нефтчи».

- То есть Вы совмещали театр и футбол?

- Нет, это было раньше, до восемнадцати лет, когда происходило мое становление. Потому что большинство моих друзей доиграли. Они играли в разных командах мастеров и в Азербайджане, и в других городах Советского Союза. Коля Смольников играл за вторую сборную СССР, а вот Рустам Рагимов, с которым мы дружим, стал судьей всесоюзной и международной категории. То есть у меня есть много друзей среди футболистов, у меня даже есть мяч с подписью всех игроков «Нефтчи». Так что хотел очень профессионально заниматься футболом, но не удалось.

- Вы говорите, что получили травму перед чемпионатом 66-го года. В связи с этим просьба, опишите, пожалуйста, атмосферу в Азербайджане в 1966-м году, когда «Нефтчи» стал бронзовым призером чемпионата СССР.

- Ну, это же были звезды! Тогда в Баку болели футболом. Любой двор, любая свободная площадка, любой закоулок – везде ребятня гоняла кожаный мяч. И тренеры ходили и собирали ребят. Я очень хорошо помню, стадион в районе «черного города» - «Нефтегаз». Был стадион с таким мягким покрытием, потому что там почва насыщена нефтью, это песочек был. Мы любили этот стадион, там травмы не были сложными. Тогда на игру молодежных команд пришли Юрий Кузнецов и Али Абильзаде. Они пришли посмотреть Анатолия Банишевского. Посмотрели, и Толика забрали. И он пошел до самого верха. К сожалению, здоровье его подводило, он рано ушел из жизни… Тогда было из кого выбирать, мальчишки играли в футбол с утра до вечера.

А сейчас этого бума нет. Его надо срочно возрождать. Вот сейчас «Карабах» показывает приятные игры. Может быть, когда есть известность, тогда мальчишки будут гореть желанием. У меня есть надежда, что тот уровень футбола, который был не только в Баку, но и в Гяндже, что он возродится когда-нибудь.

- Кто блистал на сцене Театра русской драмы, когда Вы только пришли сюда?

- Тогда здесь была плеяда блестящих мастеров. Сергей Ильич Якушев, Анатолий Соламонович Фалькович, Рахиль Гинзбург, Дина Тумаркина, Лев Грубер. Я называю самых именитых артистов. Здесь было замечательное молодое поколение – Мурад Егизаров, Людмила Духовная. Здесь была замечательная труппа, и я попал в очень хороший коллектив.

Вообще, в Театре русской драмы я стараюсь сохранить эту атмосферу. Это доброжелательный дом, где молодых актеров встречают тепло. Все есть, и интриги есть, и зависть. Но, в общем, атмосфера достаточно домашняя, семейная. Это очень важно для репертуарного театра, который переживает сейчас, к сожалению, не лучшие времена.

- Кстати, известны случаи, когда в Москве распадались театральные коллективы. Или же когда из коллектива одного театра в результате возникающих интриг рождались два самостоятельных театра. В Русской драме такого не наблюдалось?

- Вы знаете, здесь наблюдались вещи гораздо более тяжелые и трудные. Были времена, когда отсюда начали уезжать люди в силу распада той страны. Когда стали уезжать артисты, а актеры уезжали высокопрофессиональные, то мы были просто на грани катастрофы. И для меня, допустим, до сих пор пример моего большого удивления, как нам удалось выстоять. Потому что мы столкнулись с абсолютно пустым залом. Уехали не только артисты, но и зрители. А, как вы понимаете, театр состоит из двух вещей – артист и зритель. Все остальное, это, как бы, между прочим и вокруг. Мы пережили очень трудные времена, и как-то нам удалось выстоять. Я благодарю нашу бакинскую публику, которая организовалась вокруг театра. И я с большой теплотой отношусь к тем актерам, кто остался, и к тем, кого удалось воспитать, которые пришли. И сегодня как бы Русская драма остается на плаву, пользуется достаточной популярностью в городе, и на наши премьеры билеты достать достаточно трудно.

- Много ли театр гастролировал в советские годы?

- Да. Это еще одна непоправимая утрата, которая пришла с развалом той страны. Развалилось гастрольное пространство. Как известно, театр без гастролей как бы – это неполноценное существование. Ведь что дают гастроли? Ты вывозишь спектакль и актеров на новую публику, и все спектакли, которые здесь уже не премьерные, там премьерные, и ты как бы и себя показываешь, и других можешь посмотреть. И оцениваешь себя со стороны. А ведь гастроли были какие. Это были гастроли не на один-два дня. Это были месячные гастроли. Допустим, никогда не забуду гастроли – месяц в Петербурге, месяц в Иркутске. Вся Прибалтика, вся Украина, Россия. То есть это были гастроли, в которых действительно проверялась боеспособность и творческое состояние труппы. Потому что когда приезжают гастролеры, зрители идут и воспринимают их абсолютно с чистого листа. Среди гастролеров у них нет ни любимчиков, ни каких-то пристрастий. Они смотрят, что театр привозит.

Сейчас же есть жалкая пародия на гастроли, так называемые фестивали, которые ничего не дают ни уму, ни сердцу. Потому что ты приезжаешь на какой-то фестиваль, а там уже своя какая-то компания. Ты приезжаешь на один-два дня, показываешь, в лучшем случае, один спектакль и уезжаешь. Ну, вот так мы поездили, слава Богу, нам повезло, мы получили дипломы в Питере. Гастроли вещь необходимая, но очень дорогая. И сейчас их приходится организовывать самим. Пока из этого ничего по-настоящему путного не получается ни у кого. Просто есть, допустим, в российских промышленных городах… К примеру, скажем, челябинский завод берет на себя шефство над театром. Ему послать труппу куда угодно и выбросить миллион ничего не стоит. И вот они ездят. Ростовский театр ездит. А в городах, где нет таких промышленных гигантов, местные театры не ездят. То есть получается какой-то перекос гастрольный. Сейчас предпринимаются попытки как-то приспособиться, но гастроли в том смысле, как полезные, замечательные гастроли – они исчезли.

- В советские годы наряду с постановками произведений классиков существовали и спектакли чисто «социалистические», «советские». Чем они в творческом плане отличались от произведений драматургов-классиков?

- Вы знаете, здесь дело не в творческих планах. Здесь дело в некоторой политической конъюнктуре. Когда пьесу писал Гельманд, допустим, на тему завода ли, или же на тему производственных отношений, то это были талантливые пьесы. «Мы нижеподписавшиеся», «Протокол одного заседания». Но это была классная драматургия, и в этой драматургии можно было работать и расти. А когда это были простые сафроновские однодневки, и не только Сафронов писал, но и наши кое-какие авторы писали – так, на потребу дня, то это был ужас. Это был кошмар, где просто отбывали номер и вынуждены были делать. Это на пользу не шло ни театру, ни коллективу.

- А какие в то время были запреты?

- Ну, во-первых, была цензура и не только цензура по выбору пьесы. Цензура была еще и по сдаче спектакля. Сейчас, к счастью, этого нет.

- Многие говорят, что в то время было во многом сложным. На самом ли деле было все так страшно, или все же обычная жизнь была?

- Была обычная жизнь. Мы влюблялись, мы дружили, мы ездили на гастроли, мы веселились, мы ходили в ресторан, мы пели песни. Нет, это глубочайшее заблуждение. Да, мы сидели на кухне. Да, мы читали «Новый мир». Да, мы не любили авторитарный режим, но при этом жизнь то шла своим чередом. Сазан отдельно, фазан отдельно. Человек всегда приспосабливается к жизни, пытается жить полнокровно.

- А существовали ли среди театралов какие-то «квартирные» постановки, которые нельзя было играть открыто, перед широкой публикой?

- Нет, но были авторы, которых нельзя было ставить. Они были под запретом. Скажем, Солженицын, или еще какая-то, так называемая, диссидентская литература. Ну а так, в общем-то, вы понимаете, слава Богу, существует и классика. И в те времена много работали, в частности, Рустам Ибрагимбеков, Магсуд Ибрагимбеков, Анар. Писали замечательные пьесы.

- Как у Вас складывались отношения с прекрасным полом?

- Я был женат несколько раз. Что касается отношений с женщинами, я пытался смотреть на этот предмет широко. Так что у меня опыт достаточно большой. Но мне повезло, с моей последней женой Натальей - мы живем вместе уже достаточно много лет. Я думаю, что это уже навсегда. Дай Бог ей здоровья. Она замечательная актриса, так что думаю, что я угомонился.

- Актеры кино и театра XX века, драматурги, писатели, музыканты, музыка. Кто из них Вам нравились и нравятся, какую музыку предпочитаете слушать?

- Я думаю, что и высокие образцы классики – я когда-то кончал музыкальную школу в Баку – и высокие образцы джазовой музыки, и высокие образцы так называемой эстрадной музыки. Я люблю многое. Так что нельзя сказать, что я больше люблю Шуберта, а в меньшей степени Бетховена. Я с удовольствием люблю и то и другое. Для меня и Оскар Питерсон, и Каунт Бейси, и Эл Джеро – это достаточно близкие исполнители. Скажем, атональный джаз Кол Трейна – для меня уже несколько сложно воспринимать. Это требует уже более профессионального подхода к этому делу.

Также, скажем, у меня и в отношении к драматургии. Хороших драматургов не так много, но трудно мне сказать, кто интереснее – Шекспир или Мольер. Я ставил и того, и другого. Я с огромным почтением отношусь к Магсуду Ибрагимбекову, которого очень люблю, и с которым в последнее время сотрудничаю. Очень любил Зорина. То есть, понимаете, в искусстве трудно говорить, что этот лучше, а этот хуже.

- Стать известным артистом было легче в советское время или сейчас?

- Я вам скажу, что с появлением Интернета и большого количества телеканалов мы стали более информированными. В моей любимой пьесе Чехова «Чайка» доктор Дорн говорит: «Блестящих дарований теперь мало, это правда, но средний актер стал гораздо выше». Вот интересная вещь, понимаете, то ли жесточайшая система отбора в то время. Это касалось и театра, и телевидения. Вот, скажем, вот эта цензура распространялась не только на отрицательные вещи - не даем ставить что-то, но и бездарному человеку было пролезть труднее. Потому что система была жесткая. Вот эта жесткость системы вытаскивала наверх истинные таланты, истинные алмазы. Мне так кажется. Хотя средний уровень был ниже.

- В свое время каждый известный большой город в Советском Союзе имел свои отличительные черты. Ташкент – город хлебный, Ленинград – колыбель революции, Одесса - мама. Баку славился своим интернационализмом. В связи с этим хотелось бы у Вас спросить, чем наш, бакинский, театр и зритель отличались от других театров СССР?

- Есть такая расхожая фраза, что в капле воды отражается океан. И если театр представить себе каплей Баку, то в нем отражались все эти тенденции, которые были в этом городе, где никто не спрашивал какой ты национальности, где двор представлял собой вавилонское смешение языков и верований. Баку – уникальный город, и поэтому он для меня незыблем и непоколебим. И что бы не происходило, я думаю, что как бы заложенные основы и традиции этого города, они никуда не денутся. То есть иногда им сложнее проявлять себя, иногда легче, но, скажем так, Баку и бакинская атмосфера – вещь для меня объективная. Да, существует что-то такое, что нам, старым бакинцам, многое кажется странным и непривычным, но я верю в то, что эта закваска, вот этот соус Баку сварит все, что не бросишь. Есть многое, что нам глубоко непонятно. Кто-то приезжает, не так смотрит на наши устои. Но постепенно, мне кажется, Баку переваривает все это. Во всяком случае, я надеюсь на это.

- Чем, в основном, увлекались бакинцы в 60-70-80-е годы?

- Книги. Уважающая себя интеллигентная семья имела дома хорошую библиотеку, и магазины подписных изданий были местом паломничества. Сейчас в этом смысле мы наблюдаем абсолютно другую тенденцию. Есть книги любые, сколько хочешь, и люди их выбрасывают. Это настораживающий фактор. Тогда книга была очень важной приметой времени. Я говорю о Баку.

Баку был одной из джазовых столиц Советского Союза. Я думаю, что в этом смысле он позиции не теряет. Если не в той мере, как тогда, но все равно здесь появляются очень даровитые исполнители. Джаз как бы не дает себя убить. А футбол, к сожалению, занимает уже не те позиции.

Вот я бы так сказал - КНИГА, ДЖАЗ, ФУТБОЛ. Ну а если говорить о любви и прочих вещах, то это всегда было модным среди молодежи.

- Вы довольны своим творчеством? Не жалеете, что не уехали?

- Судьбу не выбираешь, она сложилась так, как сложилась. Но если смотреть на мою судьбу театральную, отрывая ее от своих личных качеств и прожитой жизни, от грехов моих, то я прошел путь от актера вспомогательного состава Театра юного зрителя до ордена «Шохрат», полученного за заслуги из рук нашего уважаемого президента. Я не занимался ничем, кроме театра. Я думаю, что лучшей судьбы пожелать себе я не мог. Не уезжал я в свое время, и когда у меня была возможность переехать в Москву и в Питер в очень престижные театры. Я не уезжал по своим собственным убеждениям, о чем не жалею.

Расим Бабаев

• Скончался заслуженный артист Азербайджана Джаваншир Мамедов
• В монастыре Амарас проведен мониторинг
• На 60-й Венецианской биеннале состоялось открытие азербайджанского павильона-ФОТО